Заключение.
 
Прицерковная субкультура формировалась на протяжении ХХ столетия. Начало ее формирования относится к последнему этапу в истории синодальной церкви, когда произошло окончательное разделение православной церкви и “светского” мира. Снижение авторитета церкви в обществе одновременно с политической нестабильностью в России начала ХХ века способствовало развитию чувства неуверенности и вызванной этим чувством напряженности, которыми характеризуется вся деятельность “церковных людей” этого периода. Настроения “безмолвствующего большинства” “церковных людей” делает понятными анализ массовой церковной литературы, проповедей популярных священников, прессы и других материалов, отражающих духовные потребности мистически настроенных масс православного населения, а также некоторых фактов, как то: рост популярности старчества, увлечение монастырской святостью, экстатическое поклонение о. Иоанну Кронштадскому и др.
Страх, порожденный неуверенностью православного большинства в стабильности миропорядка, выразился в устойчивых для русской культуры эсхатологических образах. И сейчас “церковные люди” воспринимают время от начала ХХ столетия как эсхатологическую эпоху, предшествующую царствию антихриста и концу света. Стремление сохранить свой мир от “сатанинских влияний” заставило “церковных людей” постепенно разорвать связи с миром “светским”. Так в начале ХХ века начала формироваться прихрамовая среда.
Годы советского антицерковного террора способствовали укреплению эсхатологического мировоззрения “церковных людей” и восприятия личного жизненного пути как жертвенного. Именно на этом этапе завершилось формирование прицерковной субкультуры.
Брежневские времена сами “церковные люди” называют временами “духовного голода”. Труднодоступность духовного просвещения, отсутствие “божественной” литературы (а ведь книга является краеугольным камнем христианской культуры), подчас необходимость скрывать свое мировоззрение, становящийся мучительным процесс православного воспитания детей в атеистическом тоталитарном государстве - все это сделало непроницаемой стену, отделяющую “церковных людей” от остального мира. Стена эта оказалась непроницаемой и для отечественной науки. И дело не только в идеологической “несвободе” . Ученые попросту не подозревали о существовании прицерковной субкультуры.
В брежневские времена в прихрамовой среде укрепился институт духовничества, т.к. духовный наставник оставался единственным источником православного знания. Тогда же увеличивается значение околоцерковного “самиздата”, домашние архивы “церковных людей” становятся своеобразными тайными публичными библиотеками.
Современная прицерковная субкультура характеризуется мистическим мировоззрением ее членов, их бытом, подчиненным церковному распорядку, модой, а также определенными речевыми и жестовыми стереотипами.
Восприятие современности как эпохи эсхатологической обусловило стремление “церковных людей” к монашескому аскетическому идеалу, вся жизнь внутри прихрамовой среды напоминает монастырскую, а монашество представляется первым среди путей спасения. Эсхатологическое мировоззрение отразилось и на пространственно - временных категориях в культуре прихрамовой среды. Весь мир в представлении “церковных людей” захвачен дьяволом, Божественный свет стал слабее, землю покрывает мрак, и люди, “зомбированные” сатаной, не видят истинной сути вещей. Исключением являются святые места, где мир раскрывается в своей сути.
Историческое время (которое - лишь жалкий слепок с подлинного, Божественного времени) движется к своему концу, ускоряясь незаметно для человека. Будущее сулит лишь новые страдания, впереди - царствие антихриста и вечная гибель многих и многих душ. Поэтому взгляд “церковных людей” устремлен в прошлое, жизнь их строится по образцу жизни мифологической древней Руси.
Своеобразие фольклора “церковных людей” связано во многом с тем, что культура прихрамовой среды - в первую очередь культура книжная, “церковные люди” в большинстве начитаны в православной литературе, многие владеют церковно - славянским языком. И фольклорные тексты, бытующие в прицерковной субкультуре, как правило, структурируются по книжным образцам. Функционирование фольклорных текстов зависит от коммуникативной ситуации, в которой они воспроизводятся. Коммуникативная ситуация (форма общения) определяет и структуру жанрового образования. Для “духовной беседы” (коммуникативная ситуация, организованная системой правил и подчиняющаяся жесткому этикету) актуальны жанры, эстетически оформленные, большинство текстов беседы имеют долгую жизнь в традиции и широкую сферу распространения. Для совместной молитвы - ритуализованные фольклорные формы (духовные стихи, молитвы, акафисты и др. - все тексты, посредством которых происходит общение с “горним” миром, они функционально являются молитвой). Для ситуативного общения - неструктурированные жанровые образования.
Дискурс “церковных людей” есть дискурс профессионалов говорения, что связано с прагматичностью их “надбытового” общения: все, что говорится, должно служить спасению души. Однако сама культура “церковных людей” отвергает понятие профессионализма, заменяя его духовным авторитетом.
Настоящая работа является первым этапом изучения прицерковной субкультуры. В перспективе - исследование феномена околоцерковного “самиздата” от времени его возникновения до наших дней. Немалый интерес для ученого представляет и литература, выпускаемая “самиздатом”.
Остаются не описанными домашние архивы “церковных людей”, содержащие, как правило, помимо издаваемой литературы, громадный рукописный и машинописный материал. Проблему для исследователя представляет также использование “церковными людьми” этих архивов, причем рассматривать ее имеет смысл в историческом разрезе. Вообще рукописное творчество прихрамовой среды лишь в малой своей части затронуто в работе.
Впереди исследование творчества и быта прицерковной субкультуры времени застоя. Ведь именно в это время формировались взгляды большинства наших православных современников, в это время многие из них пришли к вере, а многие воспитали своих детей в православном духе. Материалами для изучения эпохи “духовного голода” могут служить воспоминания “церковных людей”, биографические рассказы, жития современных подвижников.
Что касается современного состояния субкультуры, то, помимо рукописных и машинописных произведений, важно изучение специфики массовой православной печати, а также интересов православных читателей.
Нуждаются в научном анализе принципы современной прихрамовой педагогики. Не изученным пока остается и детский прицерковный фольклор.
Интересно было бы провести сравнительный анализ культуры “церковных людей” и других религиозных субкультур, как в России, так и за рубежом.
Перспективно также дальнейшее исследование фольклорного материала. В первую очередь необходим анализ поэтики жанров фольклора прихрамовой среды. При анализе таких жанров, как житие, сказание, предание, чудо и др., имеет смысл говорить о мотивах и даже сюжетах, являющихся традиционными. Для “разовых” текстов (“случаи из жизни”, сны и др.) нам представляется важным описание мыслительно - “художественных” стереотипов, которые лежат в основе каждого текста. На основе анализа жанровой поэтики можно выявить соотношение функции текста, обусловленной его поэтикой, и его “бытового” назначения.
 


 
 

назад
вперед