Аутоагрессия: болезнь или путь к спасению?

Где грань между смирением и самоедством и когда самоукорение при раскаянии превращается в патологию? На эти и другие вопросы отвечает православный психолог Николай Соколов.

— Николай Николаевич,недавно в одной радиопередаче известный новосибирский психотерапевт, отвечая на вопрос слушателя о покаянии, назвал это состояние аутоагрессией. Как рассматривает христианская психология феномен покаяния, и связанные с ним чувства?

— У святителя Николая Сербского есть слова, где он говорит, что покаяние является началом всех начал в духовной жизни. Ведь только через покаяние мы имеем возможность восстановить разорванную грехом связь с Богом и надеяться на Его милосердие. Поэтому, на мой взгляд, феномен покаяния больше имеет отношение к духовной жизни человека, нежели к душевной, чувственной. Правда, те чувства, которые переживает человек в покаянном расположении духа, конечно, имеют прямое отношение и к психологическому состоянию личности. Ведь «метанойя» в переводе с греческого означает «изменение ума», что значит полную перемену в человеке мыслей, чувств, внутреннего настроения.

Но нередко у людей далеких от Церкви существует искаженное представление о покаянии, как о форме самоистязания, самобичевания и самоуничижения. Как раз такой паттерн и принимается секулярным обществом как патологическое аутоагрессивное состояние. Говоря обычным языком «аутоагрессия» — это агрессивное поведение, направленное на причинение вреда самому себе, неосознанное стремление к саморазрушению или даже к смерти, что, конечно же, ничего общего с истинным покаянием не имеет.

— Но ведь, у святых отцов мы встречаем, что покаяние связано со смирением, самоотречением и самоукорением себя. Так, где же та грань между смирением и самоедством и когда самоукорение при раскаянии превращается в патологию?

— Так как потребность в покаянии возникает только у тех людей, которые испытывают обличения совести или печаль по ранее совершенному греху, то реакция на признание своей «провинности» во многом определяется внутренним отношением человека к Богу и верой в Его милосердие. Здесь можно привести известный пример, когда грешник по отношению к Богу может находиться в состоянии раба, наемника или любящего сына. Если человека побуждает к раскаянию только страх смерти, грядущих мук, причем с глубоким сомнением в милость Божию, то он принимает состояние раба и легко может превратиться в своем самоедстве в православного невротика. И тогда его смирение и самоукорение может принять патологические формы, ведущие к унынию, и действительно, иногда приводящие к аутоагрессии даже в форме суицида.

— Может ли вообще нелицемерное самообвинение считаться нормальным, здоровым состоянием человека?

— Осознание своей личной греховности — отправная точка духовного роста. Самообвинение или самоукорение — обычное состояние души того, кто вникает в смысл духовной жизни и стремится в молитве отождествлять себя с окончательно падшим грешником. Но зачастую бывает, что мы чрезмерно подчеркиваем свою греховность. Во всем нужна мера. Погрязать в мыслях о грехах столь же опасно, как и погрязать в самих грехах.

— Когда же тогда можно говорить о здоровом самоукорении и самоотречении христианина?

—Во-первых, в православной аскетике достижение такого самоотношения напрямую связано с добродетелью смиренномудрия. Состояния этого достигают подвижники настолько высокой духовной жизни, что мы можем рассуждать на эту тему, только опираясь, на Священное Писание и богатый святоотеческий опыт. Сам Спаситель преподал нам пример Своего кенозиса когда «уничижил Себя Самого» и умалил Себя до соответствия нашему «уничиженному телу», показав тем самым путь духовного совершенства. Мне кажется, что здоровое самоукорение и самоотречение возможно, в том случае если человеку удается достигнуть отношения к Богу, не как раба или наемника, а как любящего сына, боящего оскорбить Отца. Критерием такого отношения может стать сердечное смирение своей немощью, при котором «дух сокрушен, сердце сокрушенно и смиренно…». А если человек стремится к экзистенциальной автономности от Бога, то это путь в другую сторону.

— Как рассматривает психология идею самоотвержения?

— Мы знаем слова Спасителя: отвергнись себя и иди за Мной. Самоотвержение, о котором говорит Спаситель — это духовный подвиг, требующий определенной высоты духа и ощущения собственного достоинства, собственных сил. Если мы говорим об отвержении себя, то отвергнуть себя может только человек, который чувствует себя имеющим. Опять же — отвергнуть свои намерения, свои желания или свои чувства, но не себя как личность. И для того, чтобы это отвержение действительно было некоторой жертвой с точки зрения христианства, это должно быть отвержение чегото ценного, значимого. И на такое отвержение себя способен зрелый человек, достойный, с самоуважением, признающий ценность своей личности, своей жизни. Тогда его жертва будет действительно подвигом, христианским поступком.

В отвержении себя человек может ради жизни, здоровья другого, пожертвовать своим здоровьем, своим временем, какими-то своими ресурсами, что является безусловной ценностью. Но если человек не считает свои чувства или потребности чем-то важным, то в его отвержении себя нет никакого подвига, никакой жертвы. Есть такая поговорка: «на Тебе, Боже, что нам негоже».

— По каким признакам можно определить, когда верующему необходима помощь не только духовника, но и психолога?

— Критерий может быть таким: если ты начинаешь себя ненавидеть и при этом отдаляться от людей, замыкаться в себе, то пришла пора разбираться уже не с собой, а с ненавистью к себе, и с отчуждением от окружающих. Для психолога «смирение» такого человека предстает в виде его ангедонии, неспособности радоваться жизни; он постоянно ввергает себя в состояние уныния. Его самообвинения становятся фантастическими и сильно преувеличенными. Покаяние его может быть слезным и напоминающим покаяние обычного человека, за исключением одного — в его «покаянии» не видно просвета. Он целиком сосредоточен на своем самокопании, он весь в себе и ни единый луч света не проникает во мрак его души. Такой человек полностью поглощен своей горечью и не ощущает милосердия Божия. Предстояние пред Богом полностью отсутствует и замещено внутрь себя стоянием. Поэтому и покаяние ему не приносит ни облегчения, ни радости прощения. И даже после исповеди у такого человека сохраняется тревожность, которая не дает чувства свободы и успокоения. Нередко невротичность этого типа людей может прикрываться правилом монашеского благочестивого поведения — ни с кем не сближаться и не привязываться, а быть только наедине с Богом. Чтобы выявить такого человека надо обратить внимание на его открытость: пока самоумаление ведет к близости с другими, доброжелательности, умению прощать — о паталогии не может быть и речи. А если человек отворачивается от других, целиком уходит во внутренний мир, утрачивает радость жизни, окончательно осуждает себя самого, не пытаясь ничего исправить — перед нами пациент врача-психотерапевта.

— Но можно сказать, что сам человек считает свое смирение и покаяние совершенно искренними?

— Так можно сказать только в том случае, если не сам человек себя смиряет и укоряет словами, а когда на деле принимает оскорбления и унижения от других. Вот тогда и проявляется истинное смирение. Так в патериках нередко разоблачается лжесмирение: ведь настоящее смирение не в том, чтобы говорить плохо о себе, а в том, чтобы, услышав нелицеприятную правду, смирится и еще остаться благодарным. Старец Паисий Святогорец выписывал действенное лекарство желающим смиряться. А рецепт был прост: вести себя просто и смиренно, как земля: принимать и дождь, и град, и мусор, и плевки, если хочешь освободиться от своих страстей.

— Существует мнение, что отвержение себя, самоукорение неполезно, что оно снижает самооценку, лишая человека уверенности в своих силах, ввергая его в малодушие, уныние и отчаяние?

— Святые отцы, напротив, учат, что не только укорение себя, но и кроткое терпение уничижения от других — делание, ведущее к душевному миру и смирению. Они из собственного опыта утверждают, что смиренный никогда не отчаивается, не унывает, не малодушествует, но принимает скорби как нечто заслуженное и спасительное, а любые радости и свои успехи — как дар Божией благодати, а не как свои достижения. Благодаря этому смиренномудрый всегда мирен, всегда благодарит Бога за все, и страсти не обладают его душой.

В действительности же люди с «низкой самооценкой» весьма высокого мнения о себе. Психология и православное душепопечение сходятся в единой точке: такая оценка является оборотной стороной гордыни. Это знал и Достоевский, описавший характер Настасьи Филипповны. Она могла сколько угодно говорить дурно о себе, но стоило ей в сцене объяснения с Аглаей услышать правду в глаза, как она тут же устроила «решающую сцену», в ходе которой растоптала соперницу, показав, кто в доме хозяин.

— Искореняя свои недостатки, умаляя себя, верующий человек, выходит, не имеет права замечать свои достоинства и придавать значение своим успехам?

— Скорее — не должен акцентироваться на своих успехах, но, конечно, каждый человек свои успехи замечает. И неужели верующий не может оценить то, что делает? Другое дело, что верующий знает цену этим успехам. И что мы не имеем права трубить на всех перекрестках о «благодеяниях», совершенных нами. Мы не носимся со своей самооценкой как с писаной торбой. В каком-то смысле, в идеале, вера должнабыть прививкой против нарциссизма. Лучше держать на устах слова псалма: «Не нам, Господи, не нам, но Имени Твоему даждь славу»!

— А чувство собственного достоинства?

— Смирение и признание собственных грехов и слабостей не умаляет достоинства человека, а просто снимает этот вопрос. Потому что, с точки зрения верующего, если Бог «немного умалил его пред ангелами, славою и честью увенчал его» — не в этом ли высшее достоинство человека? Не в неуничтожимом ли образе Божием?