ВОСПОМИНАНИЯ 1918-1922 ГОДОВ


ОБЫСКИ 1919-1920 гг.

      В течение этих лет я и моя квартира подвергались двум или трем обыскам. Они производились в порядке общего сыска то оружия у граждан, то золотых, серебряных и др. ценных предметов. Меня и семейных они мало беспокоили, ибо ничего из разыскиваемого у меня не было. Тем не менее, они причиняли мне каждый раз различные неприятности. Так, во время одного обыска, в ящике конторки, где хранились у меня различные железные хозяйственные вещи и орудия, нашли какую-то небольшую принадлежность от ружейного снаряда, занесенную кем-то из детей и негодную к употреблению. Обыскивающий привязался к ней, стал грозно говорить и укорять меня за держание и хранение у себя таких опасных огнестрельных вещей; отобрал ее у меня и составил даже целый акт насчет этой находки.
      В другой раз обыскивающий, роясь среди писем ко мне и прочитывая некоторые из них, наткнулся на одно письмо от девяностых годов, где какой-то мой корреспондент неодобрительно отозвался о правительстве того времени. «Что это у вас за письмо? Ишь как дурно пишут в нем о начальстве! За это письмо – знаете что?» Удивленный, я замечаю, что письмо очень давнее и говорится в нем о правительстве давно минувших дней. Тогда обыскивавший, простой рабочий, по-видимому смилостивился надо мной и дал мне буквально такой совет: «Вот что, отец, уничтожь ты эти письма, а то попадутся они в другой раз кому-нибудь на глаза, увидят брань на начальство и посадят тебя в тюрьму. Доказывай ты там, что письмо относится к давним временам; пока ты это докажешь, вдосталь насидишься в тюрьме.»
      Подумал-подумал я над этим советом рабочего и решил поступить согласно с ним. Уничтожил все письма ко мне, кои я хранил в течение двадцати лет. Они были написаны мне разными лицами, в церковной иерархии высокими, как например, Сербский митрополит Михаил, наш митрополит Антоний и др., содержали в себе весьма интересные и важные сообщения и суждения о церковно-общественных делах и по вопросам миссионерским, церковной реформы и др. Много, очень много ценного я уничтожил, сжигая эту свою громадную переписку. Как мне теперь ее жаль!
      В третий раз разыскивали и отбирали ценные вещи. У меня из таковых была только дюжина столовых ложек. И решили мы их спрятать. Положили их на чердаке в детскую коляску, забросав бумагой и ненужными книгами. Обыскивавшие проникли и на чердак и там разыскали нашу похоронку, принесли ложки к нам в комнату и с резким выговором прочитали нравоучение на тему о том, что Советская власть совсем не хочет лишать граждан необходимых для них вещей, отбирает лишь предметы роскоши, и что нехорошо так дурно думать и относиться к ней.
      Все эти обыски происходили но ночам, будили от сна, подымали с постели; заставляли открывать все ящики и шкафы, но, впрочем, ни разу не трогали постелей и никого из семьи не обыскивали. Чаще об этих обысках знали заранее, как происходивших где-то около нас; известны были и предметы сыска. Каждый раз в Институте обыски начинались с других квартир и помещений, и меня предупреждали быть готовым к принятию этих гостей. Хотя и был известен общегражданский характер обысков и заранее указывалось, что именно будет разыскиваться, но всякий раз они приносили волнения и нервные раздражения. Недоверие к власти, ее произвол и беззакония внушали только боязнь и ожидание всяких неожиданностей и даже невозможностей.