Образование и Православие > Версия для печати > Поисковик Леонид Вохмяков: "Первыми достал два куска затылочной части черепа ребенка"

Поисковик Леонид Вохмяков 29 июля 2007 года обнаружил на Старой Коптяковской дороге, метрах в семидесяти от Мемориала Романовых, большое кострище. Здесь же были найдены костные останки, фрагмент керамического сосуда, кусок тёмной ткани и другие предметы. Провели научную археологическую экспедицию, и по ее итогам ученые пришли к выводам, что найденные останки могут принадлежать цесаревичу Алексею и великой княжне Марии.

В июле уже 2015 года, после возвращения из Екатеринбурга, премьер-министр России Дмитрий Медведев приказал создать комиссию по идентификации и перезахоронению останков цесаревича Алексея и княжны Марии. Хотя именно о «перезахоронении» говорить не приходится, останки хранятся в Госархиве, в Москве. На сегодняшний день Русская Православная Церковь до конца не определилась с отношением ни к тем останкам, которые были захоронены в 1998 году в Петропавловской крепости, ни к тем, которые были найдены в июле 2007 года.

— Меня пригласили — я сразу согласился. Тут нужно понимать, что работу любой поисковой группы предваряет работа краеведов. В теоретической разработке участвовали Виталий Шитов и Николай Неуймин, причём они провели очень точную локализацию, поняли, что костёр можно развести только на высоком месте. Там везде болотистая местность, а возвышенность только одна, рядышком. Предположили, что костер должен быть недалеко от основного захоронения, а останки закопаны неглубоко, на полтора-два метра.

Такие заключения делаются на основе источников, в нашем случае — на основании записок Юровского (прим. — чекист, непосредственный руководитель расстрела Николая II и его семьи) и воспоминаний Стрекотина (прим. — охранник, также участвовал в расстреле и сокрытии останков). Нам помогло, что Николай Неуймин имел опыт работы судьёй и оперативником, поэтому подошёл к этому вопросу с точки зрения милицейской.

Предположив, где лежат останки, Неуймин договорился о подробном поиске с Андреем Григорьевым, заместителем директора Научно-производственного центра по охране и использованию памятников истории и культуры Свердловской области. Тот загорелся этой идеей и стал главным нашим организатором. Григорьев набрал команду, выступил в нашем историческом клубе — и те, кто смог, записались добровольцами. Много добровольцев, поиски-то планировались долгими, до этого останки девять лет искали.

Андрей Григорьев возил нас на своей машине. Чтобы не привлекать внимание, решили ездить по выходным дням, шурфить там потихонечку (прим. — шурф у археологов — небольшой, пробный раскоп размером, как правило, от 1×1 до 5×5 м, закладываемый для определения наличия или отсутствия культурного слоя).

— Это в нескольких километрах от Ганиной Ямы (прим. — заброшенный старый карьер, куда были сброшены останки Николая II, его семьи и приближенных). Когда с Серовской трассы сворачиваешь на Шувакиш, направо мы уезжаем на Ганину Яму, а налево, сразу за переездом, находится Поросенков Лог. Там стоит указатель: «Мемориал Романовых». Дорога проходит в сосновом лесу, слева от нее — небольшое болото. Когда строили железную дорогу, они что-то там перекрыли, водостоки, и это место стало заболачиваться. А будочник, который там, на переезде, дежурил, видимо, разводил поросят, поэтому так и назвали. Это единственное низкое и болотистое место по Старой Коптяковской дороге.

Лето тогда было на удивление хорошее, солнечное, теплое, только донимали комары и мошки. Работать начали 10 июня. Стали определяться с местом, попробовали грунт — обычная подготовительная работа. Андрей Григорьев взял материалы всех предыдущих археологических раскопок и определил границу с местами, где уже все проверено. Всего было 6 поездок, я участвовал в пяти.

Если было место в машине, со мной ехала жена. В машину помещается четыре человека, обязательно были я и Сергей Плотников, а дополнительно брали или его дочку, или мою жену. Дочка работала вместе с нами, а жену я брал для моральной поддержки, чтоб укрепляла меня. Она там ходила, молилась на основном захоронении, ставила свечи, читала акафист святым царственным страстотерпцам. Потому что дело-то было довольно безнадежное, 9 лет археологи искали, поэтому только на Бога и уповали.

Опыт поисковых работ у меня большой, с 91 года. Я работал с поисковой экспедицией «Долина», копали в Мясном Бору и на Синявинских высотах, история которых связана с Великой Отечественной войной. С солдатами проще — они, как правило, лежат с оружием, у них всегда есть какие-то металлические предметы, патроны, ремни, пряжки. Все это можно найти с помощью металлодетектора. Я занимался в основном «верховыми», теми, кто неглубоко в земле, под дерном. Ходишь, тыкаешь, ищешь.

А вот в Поросёнкове логе металлодетектор нам бы не помог, надо было работать только щупом. А щуп-то глубоко не воткнешь, или надо специальные глубинные щупы. Но я считал, что раз копали в спешке, то закопали останки неглубоко, не больше, чем на полметра, максимум 0,7 м, такую глубину щуп элементарно достает. По записке Юровского, там развели большой костер, вот я и искал это кострище.

Щуп — это такой железный штырь, который используют саперы. Втыкаешь его в землю через определенные промежутки — сантиметров 20 в квадрате. Каждый работал самостоятельно, по своему плану, я разбил на квадраты, ходил со щупом, а Сергей Плотников больше по ощущениям, визуально выбирал места, где стоит проверить. И моя тактика «тупого» тыканья в землю принесла успех.

Это случилось 29 июля. Как обычно, нас привез Андрей Григорьев — были я, жена и Сергей Плотников. Еще один участник группы, Аркадий Бобров пришел пешком. Развели костер, договорились, кто где будет искать, разбрелись.

Предчувствия у меня были, такой своего рода подъем внутренний — надо уже находить, слишком мы долго ходим тут, скоро осень начнется, дожди, слякоть, надо быстрее заканчивать. Я обошел свой район проверки и ничего не нашел. И именно в тот день я вышел на участок на стыке с районом, где искали археологи. До этого места они не дошли метра два. Рядом было пастбище, коровы всю траву вдоль дороги объели, а на этом клочке земли росла крапива, туда коровы морды и не совали, осталась высокая трава.

Подошел, сразу стал тыкать щупом в это место — щуп был уже второй, первый, армейский и алюминиевый, сломался на второй день. Сергей Плотников сделал мне щуп из стали, как раз подходящий под наш каменистый грунт, вот им я и работал. Поисковик должен слушать звук и смотреть, как щуп входит в землю, все это нужно ощущать и нарабатывать с опытом. Тут тебе и интуиция, и удача, и Промысел Божий. Можно было легко пройти мимо этого места…

Сначала я посбивал верхушки у крапивы, начал тыкать щупом в землю и понял, что там была ямка когда-то. В этой ямке что-то похрустывало. Я саперной лопаткой вскрыл грунт и увидел, что он перемешан с угольками. Мне сразу же стало ясно, что я нашел правильное место. Вообще костры попадались и раньше, много, тут и рынок Шувакишский рядом, и люди ходят, грибники, пастухи со своими коровами.

Почему я понял, что это именно тот костер? Ну, а кто будет закапывать костер? Грибники, охотники, они развели костер, залили водой и ушли. Если костер старый — тоже легко понять, я видел на раскопках в Перми, где горел, может, лет 400 назад лес. Там идет сплошной слой углей, а потом плодородный слой.

Сразу говорить своим не стал — началась бы суматоха. Люди работают с утра, надо покормить, я же каптенармус, кухней заведую да и вообще лагерем командую. Жене только сказал, что нашел. Я там ходил еще с полчаса вокруг, думал, вдруг я ошибся? Потом решил — все, надо доставать кости.

Первыми достал два куска затылочной части черепа ребенка. Я знал, что это Алексей. Цесаревичу было 13 лет, но он был болезненным мальчиком, поэтому череп был меньше, чем у детей его возраста. Под черепом лежал кусок тазовой кости. Я сначала предполагал, что их сожгли, а потом закидали землёй, а оказалось, что сначала сожгли, а потом вырыли ямку, порубили кости и туда сбросили. На кости предплечья был виден косой разруб.

Я сразу позвал Андрея, прибежали и все остальные. Место там болотистое, и после раскопок на 20 см уже вода пошла. Воду я откачал, достал части черепа, часть от таза, от берцовой кости (обгорелой), часть предплечья, расчёску, кусок керамики, тряпочку небольшую, тёмную, закопченную.

Кусок керамики — от сосуда с кислотой, сосудов было то ли три, то ли пять, они были в виде амфор с одной ручкой, японские. Думаю, что заливали останки потом не для того, чтобы уничтожить, а чтобы запаха не было, ямы-то были неглубокие, метр двадцать, не больше.

Вечером приехали все «заинтересованные лица»: ученый и краевед Александр Авдонин, Владимир Земцов, историк, тоже из «Горного щита», Александр Кручинин с дочерью, археолог Евгений Курлаев, еще один человек от фонда «Обретение». Составили акт, все в нём расписались, сдали его Кручинину, место законсервировали.

Когда подписывали акт, то оказалось, что чистых листов нет. Тогда Григорьев достал из папки бывшие у него с собой ксерокопии документов из архива. После того как акт был написан, оказалось, что на обороте одного из листов находилась ксерокопия заявления комиссара Петра Войкова: «Мир никогда не узнает, что мы с ними сделали…»

Как только мы нашли останки, Авдонин сообщил об этом нашему губернатору Росселю и архиепископу Викентию. Во вторник, 31 июля, начались раскопки под руководством Погорелова. Грунт снимался слоями, его нужно было весь руками перебрать, промыть, мы же сначала нашли только крупные части. Все мелкие детали нашли как раз в процессе археологических раскопок: пули, зубы, множество мелких обгорелых костей.

Тогда я не был верующим. Как раз под воздействием этих раскопок я пришел к вере. Я видел, как верующие работали, как радостно они все это делали, такую они излучали любовь и доброту! Благодаря им я и пришел к Господу, я считаю.

Каждый год на царские дни (по возможности) наша команда приезжает в Поросенков лог, мы продолжаем поиски, потому что земля может хранить многое. Несколько лет назад я нашёл лопату, которой, видимо, копали могилу и оттаскивали осколки сосудов с кислотой — кислота очень едкая, у одного из участвующих в расстреле даже изъело форму, он писал письмо с просьбой выдать новую. На лопате носили эти осколки и прикапывали в округе. Нашлись и другие осколки от нескольких сосудов.

Говорят, что все тела сожгли — но чтобы 11 тел уничтожить, надо вагон дров, не меньше, а чтобы в кислоте растворить, нужно, наверно, цистерну, чтобы туда погрузить, и с месяц времени, думаю, да и то могут зубы остаться. Так что у большевиков не было ни дров столько, ни времени, они действовали спонтанно, кислоты было мало.

Однажды мне попалась интересная бумага из Джорданвилля: протокол, который составили офицеры, которые прибыли первыми на место сожжения, в Ганину Яму. Они описывают, что там было два кострища: одно метра два в диаметре, другое — метр-полтора. Нашли ещё часть обгорелой одежды. Ими был сделан вывод, что сжечь в этом костре не могли, слишком он был маленький. Возможно, большевики сделали это для отвода глаз, сожгли только одежду, а тела вывезли — так считали очевидцы.

У большевиков четкого плана не было: сначала хотели в шахте захоронить — не получилось, видно было. Потом хотели у дороги захоронить — крестьянин увидел. Хотели поехать и за Московским трактом в глубокой шахте захоронить — машина застряла в Поросёнковом логе, они там ковырялись до утра, а днём не решились ехать. Всё было непродуманно, без всякой логики.

Тот же следователь Николай Соколов (прим. — следователь по особо важным делам Омского окружного суда, расследовавший дело об убийстве царской семьи) откачивал все шахты в округе, но ничего не нашёл. Потом уже в Париже он написал свою книгу об убийстве царской семьи, где предположил, что их сожгли и ничего не осталось. Семь томов его следственного дела — великий труд. Но этим высказыванием он доказал свою немощь как следователя. Ничего не подтверждает, что тела были сожжены.

На Ганиной Яме тоже надо было всё обследовать археологически. Авдонин ведь там искал, он нашёл остатки драгоценностей, крючки от одежды. Надо было исследовать, а в итоге пригнали бульдозер, всё разровняли, начали строить церкви. Я там был в начале 90-х, там ещё был остаток сруба от шахты, а сейчас ничего нет. Нет в нашей Церкви бережного отношения к этим местам, мне это не нравится.

Благодаря только Господу Богу Поросенков лог сохранился практически таким же, как он был сто лет назад, та же грунтовая дорога, тот же лес. А если придут и начнут опять ударными методами всё рушить и что-то возводить… Не лучше ли оставить это место как место памяти в первозданном виде?

— Скептики говорят, что в захоронении были найдены монеты тридцатых годов и это указывает на то, что это место не может быть могилой Алексея и Марии.

— В месте, где я нашёл останки Алексея и Марии, никаких монет не было. С миноискателем у нас ходил Аркадий Бобров, ближайшие монетки (60-х или 70-х годов) были в трёх-четырёх метрах от основного захоронения. Все, кто участвовал в раскопках, живы-здоровы, у каждого можно спросить.

— В 2011 году Следственный комитет признал находку подлинными останками цесаревича и княжны. Останки хранились сначала в Екатеринбурге, в бюро судебно-медицинской экспертизы…

— Потом их следователь Соловьёв забрал в следственный отдел, а когда дело закрывают, то кости должны или хоронить как невостребованные, как бомжей, или передать родственникам. В итоге, их забрал Сергей Мироненко, глава Госархива, они там лежат в сейфе.

И мне кажется, что когда некоторые начинают поднимать тему ритуального убийства, то таким людям надо сразу вызывать санитаров и отправлять на агафуровские дачи (прим. — в сосновом бору на Сибирском тракте располагалась дача купцов Агафуровых. Когда в 1914 году на 8-м километре Сибирского тракта открыли психиатрическую лечебницу, то давали привязку «рядом с дачей Агафуровых». Вскоре слово «рядом» стерлось, и психбольницу стали называть «агафуровскими дачами»). В наше время нести эту чушь дико, ещё 200 лет назад император Александр I говорил, чтобы ему не подавали никаких дел о ритуальных убийствах.

Церковь — это не только иерархи, священники, но и мы, миряне, тоже Церковь, и наше мнение тоже должно звучать. Если бы оно учитывалось, то давно бы останки были похоронены и был бы открыт доступ в Петропавловской крепости, чтобы люди поклонялись мощам.

— Вы общаетесь в Миссионерском институте с сокурсниками — насколько часто встречаете людей, разделяющих Ваш взгляд на подлинность останков царской семьи? Приходится ли спорить?

— Стараюсь просвещать, но основная масса людей верит и повторяет то, что говорит официальная Церковь. Несколько человек разделяет моё мнение, но нас очень мало и мы погоды не делаем.

В Перми уже много лет мы занимаемся поиском останков великого князя Михаила Александровича. 12 июня 1918 г. большевики — чекисты, местные милиционеры — выкрали из гостиницы великого князя Михаила Романова с секретарём Николаем (Брайаном) Джонсоном, вывезли в лес, убили, ограбили и закопали. Известно, что это произошло где-то за рекой Язовой. Там хоронили двое — Жужгов и Новосёлов — где именно, они никому не сказали. Но думаю, что где-то недалеко от места расстрела, потому что князь Михаил был крупный человек, почти двухметрового роста.

Много лет ищем, пока безрезультатно, потому что на самом перспективном в плане поисков месте стоит тюрьма. Но я верю, что Бог это место хранит, возможно, мы его еще найдём.

С нами работает команда из Америки. Есть такой капитан, пенсионер, Петр Сарандинаки, он собрал большую команду, они тоже прочёсывают это место. Петр — потомок наших эмигрантов, видимо, душа у него болит за это дело. Он и здесь, в Екатеринбурге, участвовал в раскопках, собирал команду. Как он мне говорил: «Вот найдём Михаила, тогда уже нечем крыть будет».

У всех своя версия, где похоронены останки. У американцев в этом году такая версия: мол, мальчики нашли подземное убежище, в котором два скелета. Они один череп достали, долго с ним ходили. Американцы с экскаваторами искали эту пещеру, но не нашли. Видимо, пока не упокоятся ранее найденные останки, так мы ничего и не найдём.

Работают там члены «Горного щита», есть местная группа поддержки — обеспечивают нам пропитание, проживание. Кстати, отношение Церкви к этому положительное. Есть там Свято-Троицкий Стефановский монастырь, в котором мы обычно живём. В монастырском соборе есть икона князя Михаила Александровича, я подхожу, ставлю свечки. (прим. — в 1981 году Михаил Александрович был причислен к лику мучеников Русской Православной Церковью заграницей).

У нас вся страна — сплошной погост, за годы коммунизма столько убивали. Я по роду деятельности езжу по деревням: пустые деревни, разрушенные дома и громадные церкви — где народ? Ведь эти церкви были наполнены… Вдоль реки Туры, когда едешь к Верхотурью, были сплошные деревеньки — сейчас остались буквально единицы. Раньше там 200 тысяч населения проживали, сейчас — не более 15 тысяч в Верхотурском районе.

Душа не на месте, когда эти кости торчат из земли. В этом году, в мае, копал в урочище Вороново в Ленинградской области: стучу — кость? Нет, вроде дерево, ветки торчат. Опять стучу — нет, кость оказалась — проросла уже… Офицер (он был в бурках), весь разорванный — на мину попал.

Люди сейчас уже не знают понятий добра и зла, стали далеки от христианских ценностей за годы советской власти. Все заповеди нарушаем, что нас ждёт за это? Видимо, мы как поздняя Римская империя загниваем. В Тверской области поставили памятник Сталину, человеку, который уничтожал Русскую Церковь, расстреливал тысячами священников. У нас люди, что — совсем свихнулись? Видимо, Господь, когда хочет кого-то покарать, лишает его разума. Нужно нам покаяться, перейти к христианским нормам жизни.

Люди говорят: в советское время было хорошо — что хорошо? То, что стояло всё на крови и на костях? Опять хотим повторить всё снова? Тем более чекисты по-прежнему сидят всё в том же здании…

Память новомучеников и исповедников Российских поможет хотя бы тому, чтобы те времена не вернулись. Чтобы мы спокойно могли похоронить не только царя, но и Ленина, и всю ту компанию, чтобы они не маячили на Красной площади, не портили вид древнего города. Чтобы, наконец, закончилась у нас Гражданская война, пора уже, сто лет воюем.

Нужно искать, находить, определять: где хорошо, где плохо, кто друг, кто враг, палач. Палачей нужно осудить, хоть и посмертно. Вчера шёл мимо могилы Петра Захаровича Ермакова (прим. — один из непосредственных участников расстрела Николая II и его семьи) — раньше его надгробие было красной краской заляпано, «цареубийца» написано, а сейчас отмыли, может, скоро и ему памятник поставят…

Но я верю, что справедливость в итоге восторжествует. С нами всё-таки и молодёжь занимается поисками, хоть немного, но есть, они думают головой. Надеюсь, они исправят наш мир.