Как Новосибирск переживал зиму с 1919 по 2015 год
17.11.2016.
Как город переживал зиму с 1919 по 2015 год: истории очевидцев, архивные фото и видео. Временами до −51°
Январь 2015-го оказался едва ли не единственным морозным месяцем нынешней зимы —
в третьей декаде на Новосибирск двинулась волна 40-градусных морозов, которые,
впрочем, быстро отступили. Однако даже несколько дней холодов имели ледяные
последствия. В «скорой» зафиксировали 25 января резкий всплеск обморожений —
помощь врачей потребовалась 10 новосибирцам, которые обморозили руки, щеки,
уши... На загородные трассы дорожникам пришлось отправить специальные патрули,
которые отогревали замерзшие в дороге автомобили — в числе спасенных в эти дни
оказалась даже молодежная хоккейная команда «Иртыш», автобус которой заглох в
дороге ночью, — выручать юниоров пришлось сотрудникам ГИБДД, дежурившим
неподалеку.
И все-таки удар морозов, считают синоптики, был не слишком сильным —
особенно если сравнивать нынешнюю зиму с годами, когда сильные морозы держались
по 2-3 месяца подряд. Пик холода, говорят записи метеорологов, случился в нашем
городе ровно 100 лет назад — 9 января 1915 немногочисленные городские градусники
показывали −51,1 градуса по Цельсию. В Новосибирском Гидрометцентре по просьбе
НГС.НОВОСТИ составили список самых холодных зим в истории столицы Сибири. В него
попали годы, когда декабрь, январь и февраль были не равномерно холодными — без
пиков, как в 1915-м, но и без серьезных потеплений. Самой холодной за всю
историю наблюдений по трем месяцам оказалась зима 1968 года. На втором месте
ледяного пьедестала оказался год 2009-й. Еще восемь дат оказались равномерно
распределены по прошлому столетию и миновали, по странному совпадению, лишь
90-е. Корреспонденты НГС.НОВОСТИ показали этот список метеорологам, очевидцам
той поры и историкам, попросив поделиться воспоминаниями, — и нашли сибирскую
зиму жестокой и одновременно пугающе красивой.
— Мы были мальчишками и лазили везде, хотя время было непростое, —
вспоминает Борис Антипенко, 77-летний историк и краевед. — В Новосибирске зимы
были — ого-го! Знаете, как говорят: плюнешь — на лету замерзнет. Я сейчас вам
точно скажу. 1943 год, февраль — минус 43. 1945 год, январь — минус 42,8.
Февраль — минус 30, хотя нет, вычеркните, 30 — это разве холод? Спали мы в
одежде. Я однажды валенки свои неделю не снимал! Можете поверить?
Декабрь 2014, −12 °С.
Побег на Крайний Север
С помощью от кого-либо тут вообще туго. Пробыв на станции пару часов, ловишь себя на ощущении, что базу — просторный деревенский дом с просевшим крыльцом — забыли где-то в 90-х. И с тех пор она судорожно барахтается между темным прошлым и туманным будущим.
Раз в 10 дней техник-метеоролог Людмила Александровна и ее коллега Яна прыгают в валенки, надевают охотничьи лыжи «Вятка» и отправляются в поля делать замеры — им нужно пройти 4 километра по целине с приборами в руках.
Послать бы на этот маршрут кого помоложе, но выпускники местного метеотехникума, узнав зарплату, бегут на Крайний Север — там хотя бы надбавки и «северные» платят.
— В девяностые не так обидно было. Тогда всем плохо было, — задумчиво произносит Людмила Александровна.
— А сейчас — только вам?
— Не знаю. Может, и еще кому-то, — с сомнением произносит она.
Человек, от которого зависит ширина улыбки телеведущей утреннего прогноза погоды, получает оклад 6 тысяч рублей в месяц — и это с учетом десятилетий стажа. В стойкости метеорологов есть что-то от девиза ВДВ — кто, если не они, в самом деле будет это делать? Люди, в отличие от кота, в сильные холода не могут нормально лечь даже на диван — раз в 3 часа положено выходить в поле, заставленное приборами, делать замеры и заносить данные в журнал.
Самые ранние наблюдения, занесенные в таблицу метеостанции, относятся к 1931 году. Помноженный на суровые условия жизни, холод тогда играл решающую роль — благодаря или вопреки ему происходили события, меняющие ход истории прошлого века.
9 декабря 1919.
Мороз-освободитель
Гражданская война гремела всполохами ужаса — жаркая, как топка паровоза,
но скованная ледяными объятиями сибирской зимы. Разгар Новониколаевской операции
—50-тысячная армия Колчака безнадежно проигрывали сражение войскам 5-й армии —
31 тысяче штыков и сабель под командованием Генриха Эйхе. Бойцы Белой гвардии
сломлены — не только победами противника, но и погодой. Мороз явно играл в тот
год за красных. От станции Чулымской до Новониколаевска по железной дороге
растянулась огромная гусеница застывших на месте эшелонов. Паровозы замерзли и
вышли из строя, на отопление вагонов и теплушек не хватает ни сил, ни дров... «В
эшелонах находились раненые, больные, обмороженные, беженцы, в основном — семьи
офицеров Белой гвардии. Почти все эти люди замерзли», — описывает ужасы той зимы
историк и сотрудник музея Новосибирска Константин Голодяев.Люди в промороженных вагонах ждут — к ним вот-вот придут, сейчас откроется дверь, и принесут хоть немного еды. Слушая вой ледяного ветра за дощатыми стенами вагона, они засыпают навсегда. Деморализованные и замерзшие белогвардейцы оставляют будущий Новосибирск, бросив два бронепоезда, около тысячи пулеметов, десятки эшелонов с военным снаряжением и оборудованием для заводов. Но морозы, в отличие от армии Колчака, никуда не уходят. Рука об руку с ними по городу с косой идет еще одна страшная напасть — тиф.
Некоторые семьи погибают целиком, заезжать в город без особой надобности решаются немногие — и то со словами «Господи, убереги от мора!». Из 130 тысяч жителей Новониколаевска до весны 1920-го доживут лишь 67 тысяч человек.
* * *
Перелистывая журнал наблюдений, Нечипоренко неторопливо читает лекцию по основам метеорологии. Наугад находит какой-то год, вдумчиво произносит: «Первая декада января была теплее нормы». Это, впрочем, еще не говорит о том, что в том далеком году не было жуткой холодины.
Осадки и температуру сверяют со средним арифметическим за последние 30 лет — так что норма для 40-х годов прошлого века и начала «нулевых», следует из лекции, разная.
«Нормы должны быть современные. Три раза они уже менялись», — от нормы к норме, припоминает синоптик, всегда какие-то показатели перемещается по месяцам.
Например, в 1960–1970-е годы максимум осадков выпадал в июле, а теперь — в
августе. Людям-то, может, и безразлично, а вот сельскому хозяйству, переживает
начальник «Огурцово», плохо. Если полистать журнал, с которым он то и дело
сверяется, можно выяснить, что январь в Сибири переменчив, как погода на
побережье Тихого океана. То в жар бросит и градусники по нескольку дней
болтаются в районе нуля, то в мороз кинет — да в такой, что на улицу выходить не
хочется. Как тогда, в 1945-м.
15 января 1945, −42 °С.
Замерзли люди и вода
Вода в колодце опять замерзла, — тяжелая глыба снега со стуком опустилась в котел. Мама наклонилась, чтобы раздуть угли. Огонь погас еще вечером — к утру сгоревшие опилки отсырели и подернулись инеем.
— Анька, вставай. Пойдешь дядю Ваню откапывать, давно что-то его не видно.
Девочка нехотя поднялась, зачерпнула из котла талой воды со льдинками и быстро умылась над тазом. Шинель обвязала веревкой вокруг пояса и замоталась шалью. Потом схватилась за лопату, набрала полную грудь воздуха и протиснулась в дверь — чтобы выйти из дома, нужно было карабкаться вверх по ступеням, выбитым в снегу.
От дома соседа дяди Вани осталась одна труба, черневшая в предрассветных сумерках. Аня проваливалась по колено и волочила за собой лопату. Изо рта валил пар, ресницы покрылись инеем. «Согреюсь как раз», — подумала Аня и принялась за работу.
Сосед дядя Ваня был инвалидом — он лишился ноги на фронте, зимой не выходил из дома без надобности. Аня рыла лопатой снег и вспоминала его лицо — усы, покрытые инеем, и собачью шапку. Она волновалась, что в доме погасла печь и дядя Ваня больше не проснется.
Наконец она раскопала крыльцо. Потянула дверную ручку и заглянула в комнату — увидела мужчину, лежащего на нарах в дальнем углу. Он не шевелился и, кажется, не дышал. Не отряхиваясь, Аня забежала в комнату и принялась барабанить его по спине. Фигура безвольно сотрясалась, но не подавала признаков жизни. Аня опустилась на пол и долго терла глаза — плакать она не могла из-за инея на ресницах. Вдруг на ее плечо легло что-то тяжелое.
— Чего раскричалась, дуреха, не даешь поспать, — пробурчал дядя Ваня. И
тяжело перевернулся на другой бок.
2 февраля 1943, −43 °С.
Покрышкин в городе!
Вдруг ноги не почувствовали земли, мальчик взмахнул руками и провалился в прореху между досками — часть из них давно сгорела в чьей-то печи. В последний момент он за что-то зацепился. Тяжелые валенки тянули вниз, а каждый вдох обжигал горло. «Лететь невысоко — нырну в сугроб и поплыву, как рыба», — подумал мальчик, разжимая руки.
Тем вечером мама сидела в углу и долго плакала. Бабушка размешала в кипятке полкубика рафинада и приложила к его посиневшим губам кружку. Одно осталось в тумане — кто выкопал из сугроба закоченевшего ребенка, донес его до дома и передал в руки родственникам. В памяти Вани остались лишь жесткая кожа летной куртки и слабый запах керосина.
Как-то неожиданно выясняется, что начальнику метеостанции уже 66 лет — а он по утрам протаптывает охотничьими лыжами тропинки вокруг базы для своих сотрудниц. Выясняется это вообще случайно — увлекшись рассказом про нормы для разных декад января, он раз за разом находил в журнале почему-то именно 1948 год.
«Я в этом году родился. Январь был очень теплый: первая декада минус 6,5, вторая — минус 11,8 третья — минус 24,1. Средняя по месяцу — минус 14,4, когда у нас норма в январе — минус 19. Получается, очень теплый январь был», — погрузился собеседник в воспоминания. Родись он на 20 лет попозже, этот месяц был бы уже, наверное, не таким теплым.
Декабрь 1968.
В снежном плену
Людмила ехала на трамвае на первую пару в НЭТИ. На Люде было драповое
пальто и свитер под ним — надевать уродливый тулуп, который предлагала ей мама,
она наотрез отказалась. В пальто (даже с натянутым под него тонким свитерком)
уже через 10 минут ходьбы становилось холодно, но девушка утешала себя мыслью,
что почти весь путь она проделает на трамвае. Город, казалось, побелел — все
было покрыто слоем колючего инея, который нарастал на любой выделяющий хоть
какое-то тепло предмет. Двери трамвая закрывались неплотно, и из щелей в салон
задувал кинжально холодный воздух. И все же даже этот заиндевевший железный
пенал казался таким уютным и теплым по сравнению с белым городом за его окнами.
Дом Люды был в Октябрьском районе — путь неблизкий. Едва заехав на Октябрьский
мост, трамвай остановился.Вагоновожатая, крепко сбитая женщина, вышла на мороз через переднюю дверь и через несколько минут вернулась с печальными известиями: пути замело, на мосту собралась уже целая вереница замерших вагонов.
— И чего теперь делать-то? — спросил кто-то из пассажиров.
— Снимать штаны и бегать, — с веселой злостью сказал мужик в тулупчике, — пешком надо идти, а то пока расчистят, околеем тут.
Мало-помалу пассажиры начали просачиваться наружу, и, постояв на ветру, начинали брести в сторону противоположного берега. Люда с ужасом подумала о том, что ей придется идти по мосту пешком, но делать было нечего.
Машин почти не было, да если бы и были, девушка вряд ли решилась бы просить ее подвезти. Постепенно холод проникал повсюду, залезая, кажется, в самые укромные уголки тела. Люда помнила, что единственным способом спастись от мороза в такой ситуации было движение, и пыталась идти как можно быстрее. В какой-то момент ей стало по-настоящему страшно.
Навстречу, с левого берега, подъехала и остановилась грузовая машина. С нее начали спрыгивать молодые люди, которые, вооружившись лопатами, принялись расчищать пути. Оказывается, несколько групп студентов сняли с занятий и отправили ликвидировать снежные заносы.
Один из парней узнал Людмилу — их знакомили на какой-то вечеринке — и, окинув взглядом ее явно не соответствовавший ситуации наряд, озабоченно побежал к машине. Через пару минут девушка сидела в кабине.
* * *
— Так все-таки: у нас в Сибири глобальное потепление или похолодание?
— Сейчас покажу, я тут когда-то занялся чуть-чуть, — хитро улыбается Нечипоренко и достает пожелтевший лист бумаги, мелко исписанный неровными строчками цифр.
В максимальном упрощении схема его подсчетов выглядит так: Петр Петрович выписал из журнала все года, начиная с 1934-го, когда зимой случались морозы ниже −39. «Потому что если −40 есть — уже холодно», — поясняет метеоролог.
Поделив 80 лет наблюдений на отрезки по 30 с небольшим лет, он подсчитал, сколько зим в каждом были, по его меркам, холодными. «С 1934 по 1969 год таких зим было 26. А вот следующие, с 70-го по 2006 год, да — из 37 лет только в 12 годах было 40 градусов мороза. То есть последние годы часто зимы были без −40».
По подсчетам Петра Нечипоренко, погода все чаще дает сибирякам передышку. Например, в его таблице зияет дыра длиной в 5 лет — с 2001-го по 2006-й, когда 40-градусных морозов не было вовсе. Впрочем, вскоре после этого природа взяла реванш...
Январь 2010, −34 °С.
Замороженная романтика
Зимой 2009-го ГИБДД растиражировала специальное объявление для водителей:
на трассы без лишней необходимости не выезжать! Барнаулец Степа Тарасов его не
слышал. Он просто стянул ключи от отцовской «девятки», наскреб денег на букет
роз, и уже около 16:00 серые «Жигули» пересекли границу Алтайского края и
Новосибирской области. Мчался Степа к девушке Юле, которую ни разу не видел —
общались только по интернету. Ехал сюрпризом, надеясь поразить неожиданным
визитом — еще бы, ведь запланированная поездка в гости сорвалась из-за
отмененных по случаю морозов междугородных автобусов. За постом ДПС в Черепаново
на приборной панели замигала лампочка-индикатор — кончилось масло. Пока открывал
крышку капота, пока в тоненьких зимних туфлях пританцовывал, заливая масло в
двигатель, — промерз до глубины души. Наконец тронулся — но через пару десятков
километров «девятка» встала как вкопанная. «Недостаточно средств на счету
абонента» — равнодушно сообщил мобильник, когда Степа решился позвонить отцу и
признаться в побеге.Парень снова выскочил из машины — где-то в интернете он читал, что дальнобойщики, замерзая на трассе, жгут покрышки. «Отец убьет за запаску... Да и хрен с ней, не замерзать же», — мелькнуло у него в голове. Но пока доставал, замерз так, что пальцы перестали гнуться вовсе. Заскочив в машину, Степа тоскливо окинул тонущую в сумерках пустую трассу. Ему повезло — в тот морозный январь ГИБДД усилила патрулирование загородных дорог. Через час возле «девятки» остановился наряд ДПС. «Иди, отогрейся в нашей, потом до СТО дотащим», — хмуро предложил вылезший из машины лейтенант. Спустя два часа Степа уже гнал без остановки в сторону Новосибирска — остановиться ему теперь не давал страх. На заднем сиденье, свесив замерзшие бутоны, болтался букет алых роз...
13 декабря 2012, −42 °С.
Министерство спасения слонов
Замполит отдела полиции «Татарский» Руслан Ульбертов долго пытается
вспомнить хоть одного спасенного от мороза на трассе водителя зимой 2009-го.
«Нет, не помню. Были такие, это точно, но в памяти остались только те двое в
2012-м», — наконец сдается он. «Те двое», впрочем, тоже были не водителями —
слонами польского передвижного цирка, которых везли в прицепе грузовика из
Новокузнецка в Омск.Дальнобойщики до сих пор рассказывают друг другу эту историю как анекдот: темная ночь, на градусниках −42. На обочине трассы стоит пылающий прицеп фуры, вокруг которого нарезают круги два замерзших до ужаса в глазах слона и одеревеневший от холода дрессировщик.
— Тут прицеп со слонами на обочине горит, километров 30 от Татарска, — позвонил в дежурную часть «пожарки» очевидец.
— Кто-кто там горит? — не поверил дежурный. Но наряд отправил — мало ли, вдруг не розыгрыш все-таки. Оказалось, правда. Сюрреализм полный — по обочине носятся заиндевевшие слоны, а пожарные покрывают горящее авто слоями льда. Воды на таком морозе нет — она мгновенно замерзает, образуя толстую корку. Сбив огонь, слонов кое-как загоняют обратно — и бегом в город, отогревать. Мало необычного в двух ящиках водки в спортзале техникума. Но в ту ночь в Татарском политехническом на фоне матов и колец для баскетбола пировали два индийских слона. Выдув 20 бутылок водки, размешанной с водой, погорельцы уснули — а утром их, все еще обалдевших от приключения, уже везли в Омск. В Татарске пришлось оставить только дрессировщика — бедолага так обморозился, пока бегал за слонами, что попал в больницу.
* * *
Освобождая на столе место под чай и сушеные абрикосы, Нечипоренко берется за увесистую книжку «Облака», задумчиво качает в руке. «Вон всего сколько выучить надо, чтобы погоду предсказывать. Тут одних только облаков — больше 100 видов», — произносит начальник метеостанции. И тут же выдает одну из маленьких хитростей синоптиков: чтобы правильно измерить температуру на улице, градусник нужно спрятать. Для него мастерят затейливую конструкцию, чем-то похожую на скворечник: над землей на длинных ножках стоит ящик, внутрь которого не попадают прямые солнечные лучи — чтоб прибор не нагревался.
— Во всем мире, на всем земном шаре на всех метеостанциях меряют температуру на высоте 2 метров над уровнем земли, — завершает рассказ Петр Петрович.
— Тогда уж — над уровнем снега, — поправляем, глядя через окно на сугробы.
— Нет, все-таки земли, — упрямится Нечипоренко и сбивается на длинный рассказ о том, как замерзающая вода согревает и оттаивает землю.
Потом неожиданно замолкает, и в нем появляется что-то неуловимое от персонажа балабановского «Брата».
— У нас почему 40 градусов мороза нет? Мы живем рядом с гигантом, городом таким. Он очень согревает. Он по территории большой, загрязнения есть, над ним ядра конденсации больше. Слышите же в прогнозах погоды, да? Барнаул, Кемерово — под 50 градусов! В Барнауле замерз уголь, не могут разогреть его — а в Новосибирске нету мороза. Вот гигант это делает, согревает нас.
Декабрь 2014, −12 °С.
Земля без радости
Директор Института проблем освоения Севера СО РАН (г. Тюмень) Анатолий
Багашев уверяет, что жители Новосибирска мало знают о морозах. Вспоминая дни,
проведенные в научных экспедициях, он только что не ежится от холода. Природа,
считает ученый, дала его подопечным — малым народам Севера — уникальный шанс
выжить в этих суровых краях. «Низкорослые, коренастые, у них такой квадратный
тип телосложения — укороченные руки, туловище, ноги. Плюс к этому — жировая
прослойка соответственно, особенно на лице более отчетливо выражена. Она
предохраняет от обморожения. Поэтому они такие... кругломорденькие», —
улыбается, восстанавливая в памяти образ ненцев, Анатолий Багашев. Жители
городов, конечно, совсем не такие — и стать чуть квадратнее из-за суровостей
местного климата нам вряд ли грозит. «Эволюция не по такому пути идет, конечно.
Если нам холодно, мы не шерсть отращиваем, а шубку себе покупаем, само собой», —
смеется ученый.Можно быть гурманом и как угодно относиться к идее есть рыбу сырой — но на Крайнем Севере, обещает ученый, рано или поздно любой начинает есть местную жирную рыбу — нельму, муксуна... Отказаться от этой диеты невозможно — иначе не выживешь, злые духи все здоровье заберут.
Больше некому, добрых в эти краях нет вообще. «Деда Мороза нет. Всякие персонажи, связанные с вьюгами и прочими носителями зимних явлений, — одни злыдни. А положительных у них нет вообще», — расстроился за своих подопечных Анатолий Багашев.
Текст: Александр Агафонов, Дарья Староверова, Стас Соколов
Вернуться назад