Кто приходит в духовные школы. Беседа с секретарем Ученого совета МДАиС, доцентом протоиереем Павлом Великановым

– Основной итог реформы – новое поколение священнослужителей, которые сегодня выходят из духовных школ. Прежде всего, это связано с тем, что появившаяся свобода позволила приступить к осуществлению программ, которые в Церкви назрели давно, но не реализовывались из-за существовавшего в прежнее время очень жесткого контроля со стороны известных государственных органов в отношении программ духовного образования. В первую очередь, это касается вопросов, которые выходят за рамки внутрицерковной жизни и помогают современному священнослужителю ориентироваться в обществе, находить точки соприкосновения со светской аудиторией, с интеллигенцией и не чувствовать себя «белой вороной» среди тех, кто занимается историей, филологией и философией, другими гуманитарными дисциплинами. Сегодня все это стало учитываться в программе духовных школ.

Изменились в целом и внутренние установки на то, каким должен быть священнослужитель. Раньше это должен был быть просто грамотный пастырь, занимающийся душепопечением и лояльный к существующему государственному строю. Сегодня же перед священником стоит задача не только душепопечительства, но и постоянной проповеди, миссии, сегодня священник должен быть носителем и свидетелем Христовой истины в самых широких кругах населения. Для этого надо научиться говорить и с простым народом, и с интеллигенцией на том языке, который им понятен и доступен.
Что касается семинарии, то благодаря введению со второго курса преподавания древних языков сегодняшние выпускники семинарии не только владеют навыками чтения на древнем языке, но и способны достаточно профессионально переводить тексты. Не все студенты имеют одинаковый талант и усердие к изучению языков, но, тем не менее, общий уровень гуманитарной подготовки значительно вырос. Конечно, едва ли пригодятся священнику на приходе фундаментальные познания в древнегреческой грамматике, однако и из художественных школ далеко не все выходят мастерами кисти или даже просто художниками. Талантливые студенты, как правило, дипломную работу представляют в виде комментированного перевода святоотеческого текста, который еще не был переведен на русский язык. Я не побоюсь сказать, что некоторые дипломные работы, которые сегодня защищаются в семинарии, по качеству проведенной научной работы, по актуальности, превосходят многие кандидатские диссертации дореформенного периода.

– А сейчас уже как-то пересмотрено отношение к древним языкам, на изучение которых еще совсем недавно делался значительный акцент в семинарии? Ведь далеко не каждый студент может углубленно изучать в семинарии довольно сложный древний язык, будь то латынь или древнегреческий, усваивая одновременно и необходимые знания по богословию или Новому Завету?

– Отчасти пересмотрено. Тот, кто не собирается после семинарии продолжать обучение в академии, получает возможность после второго года изучения языка отказаться от дальнейшего изучения. Но этим самым он фактически закрывает для себя возможность поступления в академию. Либо, если затем он все же захочет учиться дальше, он должен будет на вступительных экзаменах в академию сдать экзамен по языку в полном объеме той программы, которая изучалась в семинарии.

– Предполагалось ли в результате реформы семинарии придать ей статус высшего учебного заведения?

– Да, конечно. Согласно решениям Архиерейских соборов 1997 и 2000 годов духовное образование в семинарии должно стать высшим духовным образованием. Соответственно выпускник семинарии приравнивался к выпускнику светского вуза. Хотя в настоящее время государственной аккредитации мы пока не имеем.

– Сегодня в научной среде существуют серьезные разногласия по вопросу признания богословия как научной дисциплины. Достаточно вспомнить сравнительно недавнее письмо «десяти академиков». Как вы считаете, нам действительно необходимо такое признание?

– Речь идет о том, что необходимо внести богословие в реестр научных специальностей, по которым возможна защита кандидатской и докторской диссертаций. Это очень важно, прежде всего, потому, что Церковь должна ощущать себя в государстве как полноправная часть. Если мы говорим о сфере образования, невозможно отделить собственно богословскую составляющую от философской, филологической, исторической сторон, от литературоведения, культурологии и тому подобного. Для Церкви очень важно, чтобы признание богословия наукой способствовало преодолению тех психологических штампов, которые сформировались в период господства советской идеологии. Но еще важнее это преодоление для самой науки: отказавшись от повторения привычных заклинаний типа «все, что не физика, – то не наука», интеллектуальное пространство нашей страны получит возможность по-новому осмыслить и оценить свое предназначение, свои цели и задачи, свою ответственность. Появление богословия как науки, конфессионально окрашенной и нравственно ориентированной, может стать примером для светских наук, каким образом могут быть преодолены противоречия между верой и знанием, между развитием высоких технологий и прогрессирующей отчужденностью человека как личности и тому подобное.

– Мы должны как-то форсировать такое признание или надо оставить это на усмотрение соответствующих государственных органов?

– Я думаю, здесь может иметь место форсирование, но не сверху, а снизу. Церковь должна показать обществу, что ее наука не есть мракобесие, что методы церковной науки ничем не отличаются от методов светской науки, за исключением того, что эти методы, во-первых, нравственно ориентированы и, во-вторых, опираются на определенные религиозные аксиомы, которые для нас являются предметами веры. В плане метода научной работы мы так же работаем с источниками, с текстами, как и любая другая гуманитарная дисциплина.

Неразумное форсирование сверху может способствовать усилению неадекватной и очень агрессивной реакции со стороны некоторых специалистов в точных науках. Поэтому хотелось бы, чтобы вхождение богословия в общий реестр научных дисциплин было не искусственным, а органичным. Богословие должно естественным путем вернуться в науку и занять свое место в ней. И я думаю, что этот процесс связан с глобальными процессами осмысления современным обществом тех ориентиров, которые раньше были абсолютизированы, и никто не мог представить, что может появиться возможность той свободы, которую мы наблюдаем сегодня. Пришло время понять всем, что время господства какой-то одной идеологии прошло, и мы не должны рассчитывать, что скоро будем жить в православном государстве, в котором православное вероучение будет господствующим мировоззрением.

Надо понимать, что современный мир многозвучен, поликонфессионален, он предполагает равноправное сосуществование различных мировоззренческих систем, веры и безверия. Мне кажется, когда произойдет осмысление того, что религиозная вера имеет такое же право на присутствие во всех сферах жизни общества, как сегодня присутствует всюду секулярное мировоззрение, атеизм или же агностицизм, то в этот момент и должно будет произойти полноценное вхождение богословия в пространство остальных наук.

– Не секрет, что до недавнего времени уровень научной подготовки выпускников духовной академии считался в светском ученом обществе довольно низким. Кандидатские работы академистов даже не ставились на один уровень с подобными работами выпускников светских вузов. Наших выпускников за редким исключением не привлекали к научной работе даже в своей церковной среде, не говоря уже о светской. В ракурсе все той же реформы, можно ли сказать, что сейчас ситуация изменилась к лучшему?

– Безусловно. Современный уровень образования можно определить по тем работам, которые у нас защищаются. Это, прежде всего, дипломные работы в семинарии и кандидатские диссертации в академии. Сегодня со всей ответственностью можно сказать, что уровень успешно защищенных в МДА кандидатских диссертаций полностью соответствует тем требованиям, которые предъявляются в ВАКе к светским диссертациям. Благодаря тому, что и процесс защиты, и процесс подготовки к написанию кандидатской диссертации претерпел значительные изменения, первые годы наблюдалось резкое падение количества защищенных работ – примерно в пять раз. Но сейчас происходит постоянный рост успешно защищаемых работ, мы практически приблизились к показателю 50% от дореформенного периода.

– Но ведь иногда случается так, что большое число работ не допускается до защиты, они не проходят предзащиту и отсылаются на доработку. Почему так происходит?

– Так действительно было на первых предзащитах, и здесь сыграл свою роль, наверное, психологический фактор как со стороны тех, кто защищался, так и со стороны оппонентов. Поскольку новые требования не были еще апробированы, то и тех и других в определенной степени сковывал страх. Студенты не всегда понимали, чего от них хотят, преподаватели не всегда были единодушны в вопросе требований к соискателям. И это, разумеется, привело к некоторому замешательству с обеих сторон. Более поздние предзащиты, как правило, не были такими трагическими, половина, а то и большее число работ успешно выходили на открытую защиту.

С другой стороны, существовавшая ранее практика научного руководства, когда реальная работа со студентом не велась, а только оценивался результат, представленный в виде текста диссертации, сформировала в среде преподавателей неправильное представление о том, что написание кандидатской диссертации – это забота самого студента, а никак не научного руководителя. Поскольку сегодня на защите руководитель выступает вместе со студентом и можно сказать, что защищается и он сам, то изменилось и отношение преподавателя к работе. Ведь если открытая защита будет провалена, то это позор не только самому студенту, но и его руководителю, и естественно всякий руководитель старается этого не допустить. В предыдущие же времена преподаватель совмещал в одном лице две взаимоисключающие роли – руководителя и оппонента, что само по себе абсурдно. При таком его положении любая позиция руководителя не могла быть адекватной: либо он хвалит сам себя, либо, опять же сам себя, ругает. Сегодня, когда каждая диссертация направляется для оппонирования сторонней организацией, мы стремимся получить отзыв лучших специалистов по теме представленной работы, и он для нас дорог вне зависимости от оценки, положительной или отрицательной.

– Академия всегда была кузницей преподавательских кадров. Каким образом сейчас осуществляется эта функция? Какой процент выпускников действительно становится преподавателями и где именно?

– Все выпускники академии распределяются Учебным комитетом в зависимости от тех нужд Церкви, которые существуют в данный момент. Поскольку особенное внимание сейчас уделяется развитию дальневосточного региона, то немалая часть выпускников направляется на несколько лет в Хабаровскую семинарию, на Сахалин, в Якутию, на Камчатку и в ряд других региональных семинарий, где ощущается нехватка преподавательских кадров.

– А для своей школы готовятся преподаватели?

– Сегодня для жизни Московской духовной академии как научного исследовательского центра самым актуальным вопросом является формирование состава сотрудников кафедр, поскольку кафедры являются той самой единицей, которая определяет научную и учебную жизнь в семинарии и академии. Здесь, к сожалению, у нас не все обстоит гладко, поскольку наши кафедры, во-первых, многопредметны и, во-вторых, слабо укомплектованы. По целому ряду дисциплин наши преподаватели являются совместителями, что приводит к дефициту специалистов в конкретной области. Поэтому сейчас очень остро стоит вопрос появления сотрудников кафедр, которые не вели бы преподавательскую деятельность, а занимались непосредственно научной и методической работой на кафедрах. Естественно, этот вопрос упирается в финансирование, поскольку такие сотрудники кафедры, не имеющие часов, не будут получать зарплату, исходя из действующего штатного расписания.
С другой стороны, без нормальной работы кафедр говорить о дальнейшем повышении качества учебного процесса и научной деятельности, к сожалению, не приходится. Есть множество работ, которые должен выполнять не профессор, а вчерашний выпускник, молодой специалист, и эта работа должна иметь своим итогом конкретный результат в учебном процессе.

Сегодня мы также стараемся наладить связи с научными и богословскими центрами за рубежом, направляем наших лучших выпускников на обучение в различные университеты Европы – в Грецию, Швейцарию, Францию и Германию. Уже в этом году к нам возвращаются те студенты, которые получили там образование и защитили докторские диссертации. Мы очень надеемся, что эти специалисты станут той молодой, новой кровью, которая обновит интеллектуальную жизнь академии и будет способствовать возрождению церковной научной среды.

Мы считаем очень важной для дальнейшего развития научной жизни академии открытость. Например, в академии стали регулярно проходить научно-богословские конференции по библеистике, по богословию. И это хороший показатель того, что академия все больше открывает себя внешнему миру.
Также хорошей площадкой для апробации и представления итогов нашей научной работы является Интернет, в частности сайт Богослов.ру, где в обязательном порядке публикуются авторефераты кандидатских диссертаций и апробационные статьи наших выпускников. Это позволяет студентам и научным руководителям увидеть реакцию научного общества, как светского, так и церковного, на те положения, которые выносятся на защиту.

– Многие ли заканчивают академию уже в священном сане?

– Отрадно сказать, что сегодня, если сравнить со статистикой десяти-пятнадцатилетней давности, процент священнослужителей среди выпускников академии с каждым годом повышается. Каждый третий студент академии сейчас в священном сане. Хочется надеяться, что количество людей, поступивших в духовную школу и впоследствии разочаровавшихся в своем священническом призвании, сегодня уменьшается.

– По благословению Святейшего Патриарха Кирилла аспирантура при МДА реорганизуется в общецерковную аспирантуру, то есть приобретает более высокий статус. В связи с тем, что, наверное, потребуется более высокий уровень абитуриентов, поступающих в аспирантуру, будут как-либо корректироваться учебные программы МДА?

– Насколько я понимаю, создаваемая общецерковная аспирантура будет учебным заведением того же порядка, что и духовная академия, только имеющим несколько иные цели. Я не думаю, что появление общецерковной аспирантуры приведет к изменению наших программ, поскольку цель духовной академии – это подготовка не только кадров для рукоположения и дальнейшего священнослужения, но и для ведения научной и преподавательской деятельности. Главной же задачей общецерковной аспирантуры является подготовка административного кадрового состава Русской Православной Церкви и обеспечение деятельности синодальных учреждений. Поэтому задачи академии и аспирантуры пересекаются лишь отчасти.

– В настоящее время функционирует довольно много региональных семинарий. И поэтому конкурс в Московскую семинарию не такой серьезный, как было раньше. В некоторых случаях, насколько мне известно, этот конкурс не составляет даже двух человек на место. В связи с этим, не меняется ли в худшую сторону уровень подготовленности абитуриентов?

– В этом году мы вместо девяноста приняли только шестьдесят шесть человек именно по той причине, что уменьшается как общее количество поступающих в семинарию, так и в целом падает образовательный уровень. Связано ли это с процессами, которые происходят вообще в системе среднего образования, или причина здесь в том, что ослабевает мотивация у абитуриентов духовной семинарии, сложно сказать. Если раньше для молодого верующего человека был почти единственный путь – духовное образование в семинарии, затем в академии, то сегодня открылось множество других возможностей получить религиозное образование и при этом избежать тех трудов, которые неизбежны при подготовке священнослужителя. Все это не способствует повышению конкурса.

Но в то же самое время, к нам так же, как и раньше, поступают абитуриенты с законченным высшим образованием. Сегодня каждый третий студент семинарии имеет высшее образование.

– Какой в этом году был конкурс?

– Два человека на место.

– А обучение сейчас бесплатное?

– Да, конечно.

– Вы преподаете в семинарии дисциплину «Основное богословие», то есть такой предмет, который заставляет студента думать и рассуждать. Чем в этом смысле современный студент отличается от студента, скажем, десятилетней давности?

– Мне кажется, за эти десять лет произошла смена поколения студентов. Те, которые поступали к нам десять лет назад, росли на обломках советской империи и немало от прежнего строя приняли в себя по наследству. Современная молодежь, выпускники средних школ, которые к нам поступают, это уже совсем другое поколение, которое сформировалось в демократической России. И сегодняшнему поколению в чем-то легче. Теперь выпускник семинарии даже без диплома государственного образца может устроиться на работу в той или иной церковной или околоцерковной структуре. Десять лет тому назад поступающий в семинарию прекрасно понимал, что, если он не станет священником, то устроиться в жизни ему будет непросто. Более того, тот, кто приходил к вере в то время, неизбежно должен был выдерживать агрессию со стороны подавляющего большинства тех, кто не разделял религиозные взгляды. Сегодня мера терпимости к Православию и Церкви в целом значительно выше. Уже никто не удивляется тому, что человек в подряснике заходит в магазин или гуляет в парке со своей супругой и детьми. Слава Богу, это уже не вызывает того отторжения и шока, как это было еще десять-пятнадцать лет назад. Люди уже пообвыкли, увидели, что священники – тоже люди, а не появившиеся неизвестно откуда небожители в черных халатах.

На тех ребят, которые пришли к нам получать образование, я смотрю с большим уважением потому, что этот шаг – уже немалая жертва Богу. Они отдают время своей молодости не для того, чтобы стать успешными коммерсантами, пусть даже и в церковной среде, или яркими журналистами или писателями, а для того, чтобы получить богословское знание и стать людьми Церкви. И я уверен, что такая жертва Богу никогда не останется без ответа.

– Когда я учился в Московской семинарии, то далеко не все из нас считали, что обучение в семинарии обязывает их по окончании обучения принять священный сан. В результате из 85 выпускников только около 60 стали священнослужителями. Как вы считаете, стоит ли поступать в семинарию человеку, который просто хочет быть богословски образованным или для этого ему лучше выбрать иное учебное заведение?

– Я убежден, что человек, желающий получить качественное богословское образование, должен поступать именно в духовное учебное заведение. Не может человек заниматься богословием, не имея собственного опыта духовной жизни, не будучи приобщен всеми сторонами своей жизни к церковной традиции. А это сегодня невозможно нигде, кроме как в закрытом учебном заведении, какими являются семинария и академия. И главное преимущество семинарии в том, что она позволяет сформировать целостного человека, пополнить не только интеллектуальный багаж, но и научить студента разным сторонам жизни, которым в обычном, пусть даже и церковном, учебном заведении, будет научиться очень сложно. Можно говорить о разных проблемах и недостатках семинарского курса, как в плане учебы, так и в плане воспитания, но все равно в целом он сохраняет те традиции, в которых проходило обучение лучших поколений нынешних священнослужителей.

– То есть, непредосудительно поступать в семинарию, не желая в будущем стать священнослужителем?

– Во-первых, никто не требует от поступающих в семинарию писать расписку в том, что они обязуются стать священниками или монахами. Священство должно быть осознанным выбором человека при понимании им призвания. Во-вторых, церковная наука должна расти и развиваться именно внутри Церкви и среди духовенства. Тот факт, что среди наших профессоров и преподавателей немало людей, окончивших духовные школы и не ставших священниками, подтверждает лишь то, что трудно совмещать священническое служение и науку. Однако это не аргумент в пользу того, чтобы не учиться в семинарии, а идти в учебное заведение открытого типа, чтобы получить качественное богословское образование: опыт полноценной церковной жизни, полученный в семинарии, становится крепким фундаментом дальнейшего служения Церкви как педагога и ученого.

Конечно, нам бы хотелось, чтобы практически все наши выпускники становились священнослужителями, но при этом никаких санкций против тех, кто не рукополагается, сейчас нет, не будет и в будущем.

– А меняется ли отношение у семинариста к самому священству? Еще десять лет назад у многих студентов, особенно поступивших в семинарию сразу после школы, преобладал романтический, в некотором роде, взгляд на священство. Виделись, по большей части, высота и радости этого служения, а трудности и ответственность обычно не обсуждались.

– Неправильно было бы требовать от человека, поступающего в семинарию, четкого понимания того, что такое священническое служение. Он идет сюда не потому, что четко видит конечную цель своего обучения, а потому, что зов его сердца велит ему идти за Христом и делать то, что Он от него требует. И в этом зове сердца немалая доля того, что вы назвали романтикой, и это на самом деле очень хорошо. В нынешний очень рациональный и циничный век священство является, пожалуй, самым крепким оплотом здорового романтизма в смысле идеализма. Именно священники являются носителями высоких идеалов, ради которых они служат, которыми они живут и призывают руководствоваться ими остальных людей. Поэтому мне было бы страшно, если бы в семинарию стали поступать молодые люди, у которых вместо горящих глаз и пылающего сердца был бы холодный отточенный ум и железная, непреклонная воля. Я бы побоялся таких людей принимать в семинарию и готовить их стать пастырями чужих душ.

Другое дело, что жизнь в монастыре, общение с духовниками, опыт литургической жизни этот романтизм оформляют в своего рода здоровый идеализм. Но если этого романтизма не было вначале, то, боюсь, и оформлять будет нечего. С другой стороны, у преподобного Иоанна Лествичника сказано, что в монастырь люди приходят по разным причинам: кто-то из страха, кто-то по любви, а кто-то попадает случайно. Но при этом он не выносит однозначного суждения. Он говорит: «Впрочем, посмотрим на конец их». Есть люди, которые сами до конца не могут ответить, почему они решили поступить именно в семинарию, но при этом выходят отсюда хорошими священниками, монахами, следуя воле Божией, а не каким-то своим заранее продуманным планам.

Мне кажется, что нормальное настроение человека, поступающего в семинарию, должно направлять его мысль и не искать священства, и не исключать для себя возможности такового. Человек молод, хочет получить богословское образование, но и не тяготится мыслью, что он когда-то сможет принять священство.

– Не так давно министр образования и науки Российской Федерации Фурсенко заявил, что духовные вузы получат право выдавать дипломы государственного образца в том случае, если преподаваемые в них предметы пройдут лицензирование и аккредитацию. Что это означает в приложении к программе духовных школ. Ведь, насколько мне известно, Московские духовные школы до сих пор не аккредитованы.

– Если речь будет идти о том поколении образовательных стандартов по теологии, которые разрабатываются сегодня и пока еще окончательно не утверждены, то есть о третьем поколении стандартов, то для семинарии это будет означать лишь небольшую коррекцию существующих программ. Появятся те дисциплины, которые у нас не предусмотрены в сетке часов. Это, прежде всего, дисциплины, связанные с общей физической подготовкой и предметы общегуманитарного плана: информатика, концепции современного естествознания и ряд других дисциплин, которые являются обязательными для всех гуманитарных учебных заведений. Но в целом существенного изменения программ у нас не произойдет.

Единственное, что вызывает недоумение, почему дипломы, о которых так много говорит министр, будут иметь не гербовую государственную печать, а печать церковного учебного заведения? В таком случае всегда остается возможность поставить под сомнение легитимность этого диплома и его полное соответствие обычному диплому светского учебного заведения.
– В случае получения аккредитации духовная семинария будет выдавать дипломы о высшем образовании?

– Да, конечно, но уже сейчас в рамках нашей церковной структуры считается, что в семинарии человек проходит первый этап высшего духовного образования, который необходим для подготовки кандидата во священство. Академия дает уже специально образование по одному из направлений богословия, церковной истории, библеистики или же церковно-практических дисциплин. Это уже второй этап высшего образования. Получение такого образования ориентировано на дальнейшую научную и преподавательскую деятельность.

– Спаси Господи за интересную беседу.

Беседовал священник Димитрий Выдумкин

Православие.Ru