В продолжении темы: Мыслить по-разному или по-христиански?

Есть догматы православного вероучения, принятые семью Вселенскими Соборами. Мыслить о них согласно с мнением этих Соборов — спасительно, это согласие — основа единства Церкви, без него человек от сего единства отделяется, отпадает. Разномыслия в догматической области — это то, что приводит в конечном итоге к ереси, делает человека неправославным.
Но это сегодня встречается не так уж и часто: как правило, тот, кто пришел в Церковь, в догматическом плане уже ей послушен — иначе зачем было и приходить? Сейчас ведь всевозможных «церквей» хватает, на любой вкус есть, хочешь— выбирай то, что соответствует тем или иным представлениям твоим, а хочешь — вообще свою основывай... Поэтому если и можно в наши дни наблюдать в Православной Церкви разномыслие в отношении догматов, то это скорее исключение, нежели правило. Иногда это вообще оказывается не разномыслие даже как таковое, а просто способ эпатировать недостаточно богословски просвещенную или же — «не понимающую юмора» публику. Но это вообще отдельный разговор.

Как правило, область разномыслия в Церкви сегодня — это круг вопросов иного порядка: пути спасения, взаимоотношения с другими христианскими конфессиями и шире — с представителями иных религиозных традиций, подвижничество и старчество — истинное и ложное, власть, политика, национальные и межнациональные проблемы... Ну, или, чтобы не расширять этот список до бесконечности, скажем так: это вся область как внутрицерковной, так и той самой «обычной» жизни, из которой верующий человек никоим образом не изъят.

И снова повторюсь: нет ничего удивительного в том, что разные люди, пусть и все они православные христиане, думают о чем-либо по-разному. Главное, чтобы, несмотря на всю разность, думали... по-христиански, а не так, как язычники или безбожники, скажем. И не были при этом решительно уверены в своей абсолютной правоте и, более того,— непогрешимости. А такое случается...

Те или иные проблемы присущи жизни любой Церкви и в любые времена. Но если говорить о Церкви не любой, а о Русской Православной, и о временах не любых, а нынешних, то главной, пожалуй, проблемой окажется некая не осознаваемая до конца неестественность нашей жизни. Причем, безусловно, суть проблемы не столько в упомянутой неестественности, сколько в отсутствии ее осознания. Процесс расцерковления, дехристианизации России (или, правильней, того, что осталось на месте Российской империи) был не только чрезвычайно агрессивным, последовательным, продолжительным по времени. Он затронул самую глубину жизни народа и... Церкви.

Мы говорим о том, что люди сейчас возвращаются в Церковь, или, в соответствии с уже сложившимся штампом, к своим «духовным истокам». И, с одной стороны, это вроде бы верно. Но точнее было бы сказать менее монументально: Церковь вновь имеет свободу и может воспользоваться ею для своей непосредственной миссии — для проповеди о Христе и приведения людей к Богу, для преподания им возможности и опыта жизни с Господом.

Мы действительно имеем от 65 до 80 (по различным оценкам) процентов крещенных в Православие людей. Это факт, и, нет сомнения, сам по себе отрадный. Предметом оспаривания в отношении данного факта становится на протяжении последних лет одно: какой процент из тех, кто крещен, реально воцерковлен, то есть живет полноценной церковной, христианской жизнью. Точную цифру назвать трудно, единого мнения опять-таки нет, но очевидно, что не большинство. Это может печалить, однако, если оглянуться на совсем недалекое прошлое, нельзя не признать, что такое положение вполне закономерно, причем положительная динамика — налицо.

Гораздо больше опасений внушает и гораздо больше настораживает другое. Не то, сколько у нас в стране церковных людей, а то, насколько церковны церковные. Насколько мы сами укоренены в церковной традиции, в какой мере наши взгляды, убеждения, внутреннее устроение согласны с духом Евангелия, в какой мере проникнуты им наши слова и дела? Не кажутся ли нам святые отцы, люди, достигшие спасения, стяжавшие благодать и оставившие в своих творениях бесценный опыт подвижнической во Христе жизни, «устаревшими»? Или наоборот: не предпочитаем ли мы судить, основываясь на их словах, учении, мыслях, не себя и свою жизнь, а ближнего, обращая против него как оружие то, что даровано нам в качестве средства возделывания и преображения собственного сердца?

Пока неофит считает себя неофитом и не доверяет себе, пока он ищет совета духовника и совета своей совести, пока он вникает в себя и в учение (ср.: 1 Тим. 4, 16), пока не гордится и не считает себя достигшим, в неофитстве нет ничего страшного, оно неизбежная, даже необходимая стадия. Страшно, когда появляется ощущение уверенности в себе и, более того,— вера в себя, когда появляется готовность судить, менять, переделывать, спорить, наставлять, клеймить, анафематствовать, раскалывать и раскалываться...

Или скажем так: страшны разномыслия неофитов... забывших, что они неофиты. Они на самом деле опасны: в них не столько, по слову апостола Павла, открываются искуснейшие (ср.: 1 Кор. 11, 18–19), сколько проявляются неискусные. А неофиты мы сегодня практически все — в широком смысле этого слова. И долго еще останемся таковыми. И, кажется, не столько «разномыслить» и спорить друг с другом нам надо по поводам тем или иным, сколько искать вместе ответы на мучающие нас вопросы и недоумения. В свете Евангелия и молитвы, конечно, искать. В духе любви. Тогда то, что изначально казалось или вправду было разномыслием, будет уже не разделять, а соединять. Это — насущная необходимость, вопрос самосохранения в Церкви и Церкви — в ее единстве. Игнорировать эту необходимость ни в коем случае нельзя.

И потому так важно проверять — не других, конечно, а себя — таким простым, «нелицензированным» пока тестом.

Если я встречаю у кого-то в Церкви мнение, с которым я не согласен, и первый мой порыв — спорить и доказывать недоброкачественность этого мнения, а не обдумать его, не «посоветоваться» со святыми отцами и более опытными собратиями, то очевидно, что я не на верном пути.

Если я решаюсь сам отстаивать свое мнение, бороться за него, при том что оно всего лишь навсего мое, а не отеческое, не евангельское, то я тоже сильно заблуждаюсь.

Если мои оппоненты вызывают у меня досаду, раздражение, если я гневаюсь на них, то и это состояние — заблуждение.

Если же я вступаю на тропу войны и прямо объявляю тех, с кем мыслю различно, своими противниками, а то и врагами, то я уже совсем заблудился и непонятно даже — кто я и где я...

Пусть при разномыслиях наших место спора займет обсуждение, место взаимного отчуждения — любовь и участие, а место «заклеймения» впавших в ошибку (если не сами мы только в нее впали) — сожаление и молитва о них. И будут тогда разномыслия не столько разрушать, сколько созидать, и не придется нам их бояться, а перед «внешними» еще и стыдиться.

Игумен Нектарий (Морозов), Журнал «Православие и современность» №24 (40)