Жанровое своеобразие проповедей святителя Иннокентия (Борисова)

Проповедь – жанр с древними, многовековыми традициями, обладающий сложившимися в течение многих столетий чертами и жанровыми особенностями. Мы понимаем проповедь как монологическое речевое произведение (устное или письменное), произносимое священнослужителем с целью религиозного наставления и воспитания, имеющее определённые особенности на уровне формы, языка и композиции, ориентированное на специально подготовленных слушателей (паству).

При этом проповедь является неоднородным жанром, включающим несколько разновидностей, основные из которых представлены в том числе и в литературном наследии Иннокентия (Борисова) – слово, беседа, поучение. Рассмотрим их, исходя из жанровой характеристики, заявленной в заголовке речи.

Основным проповедническим жанром для святителя Иннокентия стало слово, жанр, определяемый Д.Р. Копосовым как «разновидность ораторской учительной прозы»[i]. Термин «слово» известен с давних времён, причём в древнерусской литературе так назывались как сочинения духовного характера, так и произведения светской литературы, например, «Слово о Полку Игореве». О.Б. Сокурова отмечает, что «в древнерусской литературной традиции "словом” были названы самые выдающиеся произведения»[ii]. Духовную разновидность жанра слова можно определить как обращение к верующим с целью разъяснить какой-либо вопрос веры. Чаще всего слово бывает приурочено к календарной дате, что вообще характерно для проповеди, делает её актуальной, злободневной, важной именно в какой-то определённый день, неделю года: «Слово на день Собора Архистратига Михаила и прочих Безплотных Сил», «Слово в день Благовещения и неделю Крестопоклонную» и т. п.

Текст слова имеет определённую композицию. Вначале располагается указание на повод для беседы – называется тот или иной христианский праздник, определённая неделя поста, день святого и подобное. Святитель Иннокентий выстраивает данный начальный компонент вариативно, без повторов и однообразия. Даже просто называя предмет речи, проповедник стремится перед этим обозначить отношение к событию, причину обращения к его обсуждению таким образом, чтобы каждый присутствующий понял, что слово это ему очень нужно, а не просто произносится по случаю: «Празднующим в честь высоких и благотворных лиц всего ближе и приятнее в продолжение празднества беседовать между собою о сих лицах. Посему, братие, и я намерен побеседовать ныне с вами о Святых Архангелах» («Слово на день Собора Архистратига Михаила и прочих Безплотных Сил»).

В начале слова святитель часто ставит перед паствой проблемный вопрос, ответ на который и будет искать в форме совместного со слушателями рассуждения в течение всей проповеди: «Кто со вниманием поклонялся святой иконе Архистратига Михаила, в честь коего мы ныне празднуем, тот не мог не заметить, что Архангел сей изображается всегда в грозном и воинственном виде. На главе его видишь шлем, в руке меч или копье, под ногами – дракон, им поража­емый. Что значит это? Ужели без меча нельзя ходить безопасно и на небе? Или престол Царя Небесного имеет нужду в охранении, подобно престо­лам царей земных? Или Ангелы на то созданы, чтобы сражаться?» («Слово на день Собора Архангела Михаила»). Мы видим, что вопрос разбит на четыре предложения, это парцелляция, имеющая целью побудить слушателей задуматься, прислушаться к себе, своим мыслям о святом Михаиле, вспомнить его изображения, сформировать своё мнение по данному поводу.

Иннокентий стремится найти такую проблему, которая заставит задуматься каждого из его слушателей, каким бы ни было его духовное состояние: «В настоящий день, посвященный на поклонение Кресту Господню и на воспоминание страданий Христовых, всего приличнее для нас было бы сетование духовное и сокрушение о грехах наших: но вот, с сим сето­ванием встретилась ныне благая весть Архангела о спасении всего мира. Что избрать: слезы или радость? Крест или ветвь райскую?» («Слово в день Благовещения и неделю Крестопоклонную»). В данном зачине проблема поставлена проповедником с помощью антитезы, столкновения в вопросе противоположных понятий, повторенное неоднократно в параллельной конструкции (вопросе) с различным лексическим наполнением, что ещё более усиливает смысл и экспрессивность обращения и создаёт уже в самом начале речи высокий эмоциональный тон.

Нередка апелляция в начале слова к каноническим текстам, цитата: «"Предтечи рождеством острится днесь секира духовная, ею же вся посекаются страстей взыграния, тайно же процветают плоды покаяния” (Канон, песнь 7, стихира 3)» («Слово в день Рождества Иоанна Предтечи»), с помощью которой проповедник стремится провести параллель между евангельскими событиями и современной жизнью, намечая таким образом проблему, которая будет обсуждаться далее: «Итак, братие, грозная секира, виденная некогда Иоанном Предтечею (Мф 3; 10) при корне всякого древа, не творящего добра, цела и доселе! И чтобы кто не подумал, что священное острие ее притупилось уже о выи нераскаянных грешников, се ныне она, по свидетельству Церкви, снова острится рождеством Предтечи!» (Там же).

Объявление темы подчас предваряется значительным по объёму вступлением, показывающим важность предмета речи для каждого слушателя с точки зрения обыденной жизни, решения не только духовных, но и каждодневных житейских проблем. К примеру, «Слово в день Покрова Пресвятой Богородицы» начинается с рассуждения о важности для человека иметь покровителя: «Слабому по душе и телу, подверженному опасностям человеку (ка­ков каждый из нас) необходимо нуждаться в помощи и покровительстве; и чем могущественнее, мудрее, благосерднее покровитель, тем безопас­нее и утешительнее для покровительствуемого. Но земные покровители, как бы ни казались совершенными, часто бывают непостоянны в благо­расположении, недальновидны в выборе благодеяний и, несмотря на свое могущество, сами подвержены слабостям и недостаткам». Такое вступление позволяет проповеднику обратиться далее к теме речи и подчеркнуть, что духовное покровительство гораздо действеннее, чем земное: «Таково точно, братие, торжество настоящего дня, в который видимо простерся некогда, как повествует святая история, над верными Покров Преблагословенныя Девы Марии, невидимо доселе простертый над все­ми нами». Обращение к бытовым, житейским вопросам вообще нередко в проповедях святителя Иннокентия, он не боится приблизиться к пастве, показать свою человеческую природу, что делает проповедь более живым жанром и усиливает её воздействие на умы и души слушателей. Данная особенность проповеди (варьирование в зависимости от исторической ситуации и личности проповедника) неоднократно подчёркивалась исследователями, например: «Проповедь подлежит как относительно устойчивым регуляциям в рамках образцов, разработанных гомилетикой, так и значительной степени дезинтеграции вследствие преображений в самой гомилетике, а также в ходе проповеднической практики»[iii].

Одним из самых нетрадиционных зачинов слова можно назвать прямое обращение к пастве, приветствие и благодарность за присутствие на службе: «По самому теперь присутствию вашему здесь, братие, видно, что вы имеете благое намерение посвятить настоящую седмицу на приуготовление себя к исповеди и причащению Святых Тайн. Тогда как многие из собратий ваших преданы еще сну, или стенают от тяжкой дани, безрас­судно принесенной вчера плотоугодию, – вы, вместе с служителями ал­таря, поспешили утренневать ко храму святому и насладиться первой зарей Великого поста. Приветствуем вас с сим подвигом усердия и люб­ви!» («Слово в понедельник недели 1-й Великого поста, на утрене»). Необычность такого обращения состоит в том, что священник не принимает как должное присутствие прихожан, а допускает мысль, что они могли не прийти на утреннюю службу в понедельник, так как могли не быть воздержаны накануне. Проповедник показывает пастве таким образом, что он понимает человеческую сущность каждого из них и благодарит их за то, что они борются со своими неблагочестивыми намерениями, внутренними греховными побуждениями.

Разнообразие зачинов слова объясняется важнейшей ролью данного композиционного элемента в тексте анализируемого жанра. Мы имеем дело с «моделью выстраивания текста с вынесением следствия (а не причины) на первое место и последующим его объяснением – моделью, описанной в риторике как модель in medias res»[iv]. То есть рассмотренные выше формы зачинов представляют собой способы представления слушателям некого следствия, которое будет объяснено в последующих частях текста.

За зачином в слове следует основная часть композиционного построения речи, в которой священник разъясняет слушателям религиозные истины. Особенностью данной части в жанре слова можно назвать «контаминацию элементов основной части – смешение собственно изложения и аргументации»[v]. Основная часть проповеди отличается у Иннокентия Борисова строгой логичностью и в то же время простотой логических построений и эмоциональностью, которые позволяют пастве легко следовать за мыслью священника. Например, в «Слове в день Рождества Христова» проповедник предлагает слушателям задуматься: «Но, братие мои, мы сознали бы только половину дела, если бы в на­стоящие дни занялись только размышлением о том, что во дни Спасителя нашего было в Вифлееме и Иерусалиме, а не обратили внимания на соб­ственное сердце» и направляет их мысль с размышлений о Рождестве как событии к размышлениям о собственной душе, собственных мыслях и чувствах.

Завершается же слово, как правило, наставлением и, при необходимости, руководством к дальнейшим действиям, причём чаще всего рекомендации святителя Иннокентия носят не конкретный характер, а обращены к чувствам слушателей, их духовному миру, пониманию ими жизни и себя в жизни: «Войдем же размышлением внутрь сердца нашего, и посмотрим, что там происходит при благодатном рождении Спасителя» («Слово в день Рождества Христова»); «Познаем же, братие, милость Божию к нам и наше преимущество; оставим покушение прозревать в будущее и мучить себя догадками: бу­дем пользоваться тем, что нам предоставлено, употребляя настоящее вре­мя как должно» («Слово в навечерие нового года»).

Беседа как проповеднический жанр занимает второе по количеству оставленных текстов место в наследии Иннокентия Херсонского. Духовную беседу можно определить как «жанр церковно-религиозного стиля, представляющий собой диалогизированный монолог, основной целью которого является духовное воспитание и совершенствование»[vi]. В жанре духовной беседы отмечаются такие особенности, как «диалогичность, максимальная включенность адресата в соразмышление, сопереживание, сочувствование и решение важных задач, связанных с разъяснением учения Иисуса Христа, стяжанием христианских добродетелей и удалением от греха»[vii]. Само название данного жанра предполагает то, что основной упор в тексте проповеди будет сделан на диалогичность, и, соответственно, основными риторическим средствами будут фигуры диалогизма.

Беседы святителя Иннокентия обязательно начинаются с проникновенного обращения священника к пастве, в котором он использует личное местоимение мы с целью отождествления себя со слушателями, создания атмосферы сопереживания, эмпатии: «Может быть, некоторые из нас и не желали бы слышать ныне о со­кращении своей жизни и суете земных дел, – ныне, когда сердце челове­ческое, а более язык, следуя принятому обыкновению, истощаются, же­лая всем и каждому долгих лет, счастливой будущности. Но что делать?» («Беседа на новый год»). Данное местоимение становится центральным обозначением действующего (размышляющего) субъекта проповеди, поэтому фигурирует в течение всего текста: «Когда мы говорим, что Дух Святый сошел на апостолов, то первее всего, братие, должно помнить, что сошествие Его не должно представ­лять подобным сошествию или пришествию человеческому» («Беседа в день сошествия Святаго Духа»). Текст насыщен вопросами с самой разной целевой установкой: риторическим вопросами-размышлениями, вопросами, на которые пастырь сам даёт ответ, и подобное: «Сын Божий большую часть земной жизни проводит в со­вершенной безвестности, в трудах самых обыкновенных: кто после сего имеет право роптать на малость своего жребия? Почитать труды предо­судительными? Жаловаться на безвестность?» («Беседа в день Крещения Господня»), что говорит о «построении речи как совместного размышления и поиска истины»[viii]. В проповеди встречается и неоднократно повторяется прямое обращение братие, наиболее характерное для стиля Иннокентия Херсонского: «Соображая с сим, что происходит теперь на Фаворе, нетрудно, братие, видеть внутреннюю связь между тем и другим событием» («Беседа в день Преображения Господня»).

Однако сказать, что тексты, заявленные как беседы, в корне отличаются от других проповедей Иннокентия Борисова, нельзя. Все названные выше особенности (проникновенное обращение в пастве в начале проповеди, использование местоимения мы, разнообразные фигуры диалогизма, в том числе вопросы, обращение братие и под.) одинаково характерны и для текстов проповедей, обозначенных как «слово», и для текстов, названных «беседами».

Поучение как жанр имеет некоторые отличия от слова и беседы. Поучение – проповедь, произносимая в даты великих христианских праздников, к примеру, «Поучения на литургии, в первый день Пасхи», когда внимать священнику собиралось особенно много слушателей, наполненных уже изначально, до начала речи, особым настроением, особым состоянием духа. Этим обусловлены некоторые конструктивные, содержательные и языковые особенности поучений. К особенностям конструкции можно отнести отсутствие зачина – построенного неким особым, привлекающим внимание паствы образом начала, в котором растолковывался предмет проповеди. Зачин, разнообразные формы которого, используемые в жанре слова, были проанализированы нами выше, не является обязательным компонентом данной жанровой разновидности, так как все присутствующие не только знают предмет речи, но и уже правильно настроены на восприятие слов проповедника, а, как известно, «…неуместным является, например, убеждение того собеседника, который и без убеждения разделяет высказываемое мнение»[ix].

Основная содержательная особенность жанра ясна уже из самого значения названия «поучение», указывающего, что основным в речи будет назидание, наставление, желание представить пастве модель поведения в той или иной ситуации, к примеру, радоваться празднику, принимать его всей душой: «Для чего сидеть в бездействии на реках Вавилонских и довольствоваться одним воспоминанием горне­го отечества? Смотрите! Царские двери отверзты, и Престол благодати виден всякому: это приглашение домой, зов на вечерю! Поспешим же, братие, поспешим: воскресший Спаситель призывает нас! Аминь» («Поучения на литургии, в первый день Пасхи»). Проповедник не просто диктует пастве то или иное поведение, но и стремится обосновать его необходимость, убедить слушателей: «В самом деле, братие, если мы в мыслях, чувствах и деяниях своих будем постоянно выражать образ жизни нашего Господа, то сим самым без споров, без труда заградим уста всем врагам Его» (Там же).

Языковые особенности поучения вытекают из его содержательных характеристик: проповедник не стремится скрыть, завуалировать дидактический характер речи, он напрямую говорит о том, что нужно делать, и том, чего делать не следует. Поэтому в жанре поучения используется меньшее количество стилистических и риторических приёмов, отличается и их характер. Святитель Иннокентий чаще обращается к Священному Писанию, цитирует его, что свидетельствует о тщательности подготовки к произнесению поучений и о желании священника придать им канонический характер, вид непререкаемой истины. Основным риторическим приёмом текстов поучений являются риторические вопросы, как в отрывке, приведённом выше, и форма беседы, то есть вопросно-ответный приём. К примеру, в одном из поучений на Литургии в первый день Пасхи Иннокентий поочерёдно (в письменном тексте – в начале каждого из первых пяти абзацев) задаёт пастве вопросы: « То есть, братие, кто воскрес?», «Для чего воскрес?», «Что должно произойти вследствие воскресения нашего Господа?», «Как же нам после сего не радоваться, не торжествовать и не при­ветствовать друг друга с сим воскресением?», «Но чего наипаче, братие, требует от нас сия святая слава?» , а затем сам на них отвечает. То есть и в жанре поучения основным для проповедника становится желание беседовать со слушателями, доносить до них духовную истину более доступными, понятными средствами.

Однако говорить о том, что тексты, названные Иннокентием «поучениями», кардинально отличаются от слова и беседы, также, по нашему мнению, не стоит. Ряд исследователей даже объединяют некоторые из рассмотренных жанров, дают им двойные наименования, к примеру «слово-поучение»[x]. При некоторых жанровых отличиях поучения обладают теми же содержательными свойствами и схожим лингвистическим оформлением, основой которого является диалогичность, создание атмосферы глубокого совместного продумывания и эмпатического переживания обсуждаемых явлений и событий.

1. Варзонин, Ю.Н. Коммуникация в пространстве православной культуры: риторика желания и герменевтика меры / Ю.Н. Варзонин // Мир лингвистики и коммуникации: электронный научный журнал. – 2009. – Т. 1. – № 16. – С. 15-20.

2. Войтак, М. В кругу парадоксов (Заметки о стиле бытовых текстов) / М. Войтак // Стереотипность и творчество в тексте: Межвуз. сб. научн. тр. / Отв. ред. М.П. Котюрова; Перм. ун-т. – Пермь: Изд-во ПГУ, 2004. – С. 312-324.

3. Копосов, Д.Р. Особенности строения текста «слова-поучения» как риторического жанра (диспозиция) / Д.Р. Копосов // Вестник Волгоградского государственного университета. Серия 2: Языкознание. – 2012. – № 2. – С. 17-22.

4. Смолина, А.Н. Жанр духовной беседы с читателем в современной российской православной интернет-коммуникации / А.Н. Смолина, Н.О. Валанчус // Мир науки, культуры, образования. – 2013. – № 4 (41). – С. 63-68.

5. Сокурова, О.Б. Слово в истории русской духовности и культуры / О.Б. Сокурова // История и культура. – 2013. – № 10. – С. 19-380.