Правда, дисгармоничность его поэзии на фоне современной литературы все менее ощутима. Я заметила это, когда в 2017 году делала конференцию к его 180-летию и стала перечитывать его стихи. То, что в конце XIX века воспринималось как «вырождение рифмы», как режущая слух «прозаизация» сейчас почти не чувствуется. Настолько изменилось наше представление о гармонии. Я думаю, что современным молодым читателям Случевский может быть понятней других, более «гладких» поэтов XIX века, и даже окажется ближе, чем нам, поколению людей, которые открыли его для себя в восьмидесятые годы минувшего ХХ века.
Сейчас я занимаюсь совсем другой проблематикой, с русской литературой связанной уже не напрямую. Недавно мы выпустили книгу «Русская литература и философия: пути и взаимодействия» — это книга сделана по гранту Российского научного фонда и охватывает практически целое столетие истории русской литературы: от Баратынского до первой половины XX века. Косвенно с занятиями Случевским это тоже связано. Первоначально мне хотелось выявить философские корни поэзии Случевского — ведь он доктор философии Гейдельбергского университета. Отразилась ли немецкая философия в его поэзии — к примеру, философия Шопенгауэра? Тогда еще жив был Алексей Федорович Лосев, и я попыталась у него расспросить, как «достаточное основание» Шопенгауэра преломилось у Случевского. Он меня скептически выслушал и сказал иронически: «А нельзя ли Случевского разобрать как-то без философии?» Тогда я вместо философии и занялась Случевским и Пушкиным. А вот то, что Лосев Случевского знал и любил, я от него самого никогда не слышала. Потом уже нашла об этом в записях бесед В. Бибихина, где Лосев говорит наряду с другими поэтами-предсимволистами и о Случевском как о чистейшем поэте.
Наследие Алексея Федоровича Лосева
Я занялась прозой Лосева и довольно много времени отдала ей. Из всего лосевского творчества проза больше всего остального оказалась в забвении, потому что при жизни автора не печаталась. И мне было чрезвычайно интересно посмотреть, как философские идеи реализуются в этих текстах. Для меня сейчас фигура Лосева и его наследие стоят на первом месте.
В этом году юбилей Лосева, 125 лет со дня рождения, мы будем делать международную конференцию в октябре совместно с философским факультетом Московского университета. Мы уже устраивали такую большую конференцию к 120-летию. Выйдет специальный выпуск американского журнала Russian Studies in Philosophy, полностью посвященный Лосеву. Это не первый такой спецвыпуск — в прошлый раз его делал замечательный американский славист Роберт Берд, автор книг о Вячеславе Иванове, о Достоевском и о Тарковском.
Елена Тахо-Годи. Владикавказ, лето 1986 года
Сейчас главные направления — это архивные публикации, переводы или переиздания работ. Мы надеемся, что в этом году выйдет «Диалектика мифа» на польском языке. Это книга оказалась востребованной не только по-русски. Советская власть сделала ей очень хорошую рекламу, арестовав в 1930 году автора и уничтожив весь тираж. Во всем мире осталось по нашим подсчетам шесть оригинальных экземпляров. У нас самих нет, Алексей Федорович тоже не имел. Книгу 1930 года «вживую» в Москве можно увидеть только в Библиотеке имени Ленина. Хотя к нам однажды приходил библиофил, который приобрел «Диалектику» где-то чуть ли не в Ташкенте, и мы в нашем «Бюллетене Дома А. Ф. Лосева» печатали фотографию этого экземпляра, который хранится в частных руках. Есть совершенно фантастический экземпляр «Диалектики мифа» в Америке, которую какими-то путями приобрел известный американский исследователь русской философии Джордж Клайн, потом незадолго до смерти подарил его переводчику «Диалектики мифа» Владимиру Марченкову — выходцу из России, живущему уже многие десятилетия в Америке, профессору университета в Огайо. Он считает, что это самая ценная книга в его книжной коллекции, и это действительно так.
Если наши прогнозы оправдаются, то в этом году выйдет еще на чешском книга «Владимир Соловьев и его время». В принципе, таких изданий было в последнее время немало. Упомяну два. Во-первых, перевод на английский «Диалектики художественной формы», осуществленный профессором богословия нью-йоркского университета Св. Бонавентуры О. Бычковым и изданный в 2013 году с огромным предисловием. Я уговаривала перевести его на русский язык и издать отдельной книжечкой. Но у него самого руки до этого, увы, не доходят. И, во-вторых, издание, задуманное Жоржем Нива, и подготовленное при его содействии: лосевская лагерная переписка с женой по-французски, перевод сделала Люба Юргенсон. Мне кажется, это особенно очень важно, потому что это издание позволяет западному читателю узнать о личности Алексея Федоровича из первых рук.
Из современных российских изданий трудов Лосева обращу внимание только на несколько книг. Работа Алексея Федоровича 1976 года «Проблема символа и реалистическое искусство» (издательство «Русский мир») в 2014 году вышла в полном виде. Если положить две книги рядом, видно, что новое издание в два раза больше. И конечно, я думаю, оно было бы совсем другим, если бы Алексей Федорович не писал его в условиях цензуры, когда для того, чтобы объяснить, что такое символ, ему надо было прибегать к советской символике, чтобы вообще вернуть это понятие. Кстати, современного читателя это в какой-то мере может отпугнуть — он увидит там советский герб, или стихи советских поэтов, или какие-то цитаты из Ленина. Но если знать творчество Алексея Федоровича 1920-х годов, то можем увидеть, как он «переводит» на советский новояз те же идеи, причем без их упрощения или искажения, которые высказывал в двадцатые годы, как он их развивает. А для семидесятых годов это было невероятно смело — разбирать «Прометея» Вячеслава Иванова или цитировать Мандельштама. В переиздании 2014 года мой личный вклад очень маленький, но чрезвычайно любопытный. Я опубликовала там небольшую переписку Юрия Михайловича Лотмана и Алексея Федоровича Лосева, начатую в связи с одной из первых лосевских статей, посвященных проблеме символа. Лосев прямо пишет Лотману, что главной своей задачей считает реабилитацию понятия символа, возвращение его в современную культуру. Нам сейчас даже непонятно, какая тут проблема, в чем сложность? Но, к сожалению, обстановку 1970-х годов, мы, словно XIX век, уже представляем себе с некоторым трудом. Хотя с публикацией Лосева в лотмановских «Трудах по знаковым системам» ничего не вышло и писем сохранилось не так много, но все-таки это очень интересный научный диалог. Надо сказать, что без западных коллег эта публикация не состоялась бы. Письма Лосева обнаружила коллега из Польши, Эвелина Пилярчик, занималась в архиве Лотмана в Таллине, она обратила на нее внимание Михаила Трунина, сотрудника архива, выпускника нашей кафедры истории русской литературы МГУ. И он как раз мне написал об этой находке — два письма Алексея Федоровича к Юрию Михайловичу, но где вторая сторона? Мы долго искали и решили, что письма потеряны, исчезли. Архив большой, все перебирали — не нашли. И уже когда книжка была сверстана, письма вдруг нашлись. Спасибо издателям, они пошли на переверстку, но в заглавии моей статьи так и осталось «из переписки Лосева с Лотманом». С Тарту, с Юрием Михайловичем Лотманом, была ниточка, которая оборвалась несколько лет назад: в Тарту жил замечательный философ, специалист по Канту Леонид Столович, который был верным другом Алексея Федоровича, а после его смерти стал писать и о русской философии, и о самом Лосеве.