|
|
||||||
Лишение избирательных прав православных священников как пролог репрессийДискриминационная политика в отношении представителей бывших привилегированных сословий, в том числе и православного духовенства, стала проводиться большевиками сразу после прихода к власти. Лишение избирательных прав вводилось уже в первой Конституции 1918 года. В статье 65 определялось семь категорий лишаемых избирательных прав, в числе которых значились «монахи и духовные служители церквей и религиозных культов». В начале 1920-х годов лишение избирательных прав не предусматривало особых ограничений, кроме невозможности служить в Армии и принимать участия в выборах в Советы, поэтому поначалу «лишенцы» относились к своему статусу вполне спокойно и не испытывали сильных притеснений. Но затем ситуация начала меняться, пик всевозможных нарушений в лишении избирательных прав, которые выражались в том числе и во введении множества дополнительных ограничений, приходится на 1929 – начало 1930 гг. Лишение избирательных прав приобрело не только политический, но и социальный характер, «лишенцы» стали подвергаться дискриминациям в ряде гражданских и социальных прав. Они лишались пенсий, пособий, продуктовых карточек, подвергались выселению из квартир, не имели возможности работать на государственных предприятиях, детей «лишенцев» часто исключали из школ, не допускали в высшие учебные заведения. Всего насчитывалось более десяти подобных дискриминационных мер, которые в совокупности существенно усложняли жизнь «лишенцев», ставя последних порой на грань выживания.
Данная мера выполняла в большевистской политике несколько функций: превентивную – направленную на предотвращение усиления позиции потенциальных или реальных противников; искусственное структурирование общества; установление контроля над значительной частью населения; поддержание в обществе атмосферы раскола и конфронтации. Формально лишение избирательных прав существовало с 1918 г. до принятия Конституции 1936 г. Однако и в дальнейшем, до 1953 г., существовала разветвленная система социально – правовых ограничений и дискриминаций для значительной части общества (1). Кроме этого «лишенцы» становились потенциальными жертвами репрессий.
Лица, лишенные избирательных прав, стали одним из наиболее массовых искусственно формируемых режимом маргинальных слоев советского социума в 1920–1930-е гг. Православные священно- и церковнослужители лишаясь избирательных прав, оказывались в рядах маргиналов советского общества, за рамками политических и общественных отношений. Особенность положения православных священнослужителей, лишенных избирательных прав, внутри всей группы «лишенцев» состояла в том, что, в отличие от других крайне разнородных по своему составу категорий, священнослужители являлись органичной частью действовавшей церковной организации. Следовательно, лишение избирательных прав священнослужителей следует рассматривать как одну из важнейших политических практик, направленных на разрушение институциональных основ церкви.
В историографии лица, православные священнослужители-«лишенцы» рассматриваются, в основном, в числе категории лиц, лишенных избирательных прав за «связь с религиозным культом». Но и такие исследования крайне малочисленны, чаще всего проблема лишения избирательных прав православного духовенства затрагивается в контексте рассмотрения всех категорий «лишенцев» (2). Существует несколько региональных исследований, основанных на материалах местных архивов, в которых непосредственно рассматривается категория «служителей религиозного культа». Так, Ю. А. Русина в своей статье анализирует на уральских материалах социально-демографический состав лиц, лишенных избирательных прав за «связь с религиозным культом», автор обращает особое внимание на процедуры восстановления в избирательных правах и на дальнейшие изменения социального статуса (3). Н. А. Давыдова с использованием эмпирического материала рассматривает положение «служителей религиозного культа», лишенных избирательных прав в Севастополе (4). Особо следует выделить работу З.Ш. Мавлютовой, в которой исследуется лишение избирательных прав именноправославного духовенства, изучаются заявления священнослужителей в органы власти (5).
Данное исследование основывается на материалах электронной базы данных, созданной на основе комплекса документов личных дел «лишенцев» города Новосибирска, Томска, Барнаула, Бийска, а также сельских районов Новосибирского, Томского и Барабинского округов. Всего в базу внесена информация о 326 «лишенцах». Личные дела «лишенцев» представляют собой сложный комплекс документов, которые составляли разные люди в разное время и с разными целями. Процедура рассмотрения заявления «лишенца» предполагала участие в ней нескольких сторон, субъектов дела: лишенца, различных физических и юридических лиц, характеризовавших личность лишенца и подтверждавших или опровергавших факты его биографии, членов избирательной комиссии. В соответствии с этим в комплексе документов личного дела выделяют три группы: личные документы «лишенцев», сопроводительные документы, материалы комиссии.
Особенностью данного вида массовых источников является то, что, во-первых, сведения излагаются в свободной форме, не формализованы, носят нарративный характер, во-вторых, состав личных дел крайне неоднороден по объему и составу документов, в-третьих, материалы имеют различную, нередко противоположную тенденциозную направленность (6).
Личные дела «лишенцев» отражают процесс борьбы за восстановление в избирательных правах, но в некоторых случаях в них отражаются и последующие репрессии – сведения о высылке, конфискации имущества, аресте.
Другим видом источника, позволяющим судить о репрессиях в отношении священнослужителей, являются материалы книг памяти жертв политических репрессий Новосибирской, Томской областей и Алтайского края (7).
На протяжении 1920-х годов численность священно- и церковнослужителей, причисленных к учетной категории «лишенцев», неуклонно возрастала. Соответственно, на протяжении 1920-х годов численность священно- и церковнослужителей, причисленных к учетной категории «лишенцев», неуклонно возрастала, менялась также и доля данной категории в составе лиц, лишенных избирательных прав, колебавшись от 5 до 8 %. Данная тенденция характерна как для СССР в целом, так и для отдельного региона – Сибири. Так, на момент 1927 г. в Сибири находилось 7100 служителей религиозного культа, лишенных избирательных прав, что составляло 7 % от общего числа «лишенцев». За 1929 г. аналогичные данные составили 8200 человек и 4,9 % (8).
Увеличение численности священнослужителей-«лишенцев» объясняется тем, что к категории «служителей религиозного культа» стали приписывать: во-первых – вспомогательный персонал церкви, в некоторых случаях даже простых верующих, а во-вторых – священников, которые уже давно оставили службу.
Ярким примером того, что в число «лишенцев» попадали не только действующие священнослужители, но и те священники, которые уже давно сняли сан, является судьба бывшего священника С. П. Козьмодемьянского (9), проживавшего на момент лишения в г. Новосибирске. Службу в церкви священник С. П. Козьмодемьянский оставил в еще 1909 году, прослужив пять лет в Оренбургской губернии. Несмотря на столь давнее время службы, Козьмодемьянский лишился избирательных прав, хотя в дальнейшем все же добился восстановления. О причислении к числу «служителей религиозного культа» активных прихожан свидетельствует личное дело прихожанина церкви в селе Мочище Новосибирского района М. И. Антонова (10). Власти внесли его в список «лишенцев» как «руководителя религиозной группы». В своем заявлении М. И. Антонов выражал возмущение несправедливостью властей, подчеркивал, что «…сам также хожу в церковь молиться, как и другие верующие» (11). В результате в избирательных правах он все же был восстановлен.
Лишение избирательных прав вынуждало часть священнослужителей оставлять службу в церкви. После оставления службы священнослужители были вынуждены искать для себя новую работу, приспосабливаться к изменившимся условиям. Жизненные пути сельских священнослужителей оказались более сложными, чем городских. Возможностей устроиться в городе на работу, а следовательно, получить необходимый для восстановления пятилетний трудовой стаж было значительно больше, в государственных учреждениях требовались образованные люди. Поэтому значительной части городских священнослужителей, оставивших церковь, удалось адаптироваться в новых условиях, устроившись на работу в качестве служащих. Кроме того, среди городских священников значительно больше оставивших церковь во время гражданской войны и в середине 1920-х гг., соответственно, у них было время, чтобы найти новое занятие и успеть получить необходимый трудовой рабочий стаж.
В сельской местности положение православного духовенства было значительно сложнее. К их восстановлению в избирательных правах органы власти подходили крайне сурово, а найти работу для получения пятилетнего трудового стажа, необходимого для восстановления, было чрезвычайно трудно. Непомерно высокое налогообложение разоряло хозяйства священнослужителей, вынуждало их оставлять службу в церкви или бежать из родных сел. Кроме того, многие сельские священнослужители в начале 1930-х подверглись таким репрессивным мерам как экспроприация имущества и высылка на спецпоселения. В начале 1930 г. в связи с начавшейся массовой коллективизацией и депортацией крестьянских хозяйств, к разряду «кулаков» стали причислять представителей фактически всех категорий «лишенцев», проживавших в сельской местности, – и бывших белых офицеров, и священнослужителей, и торговцев, и некогда осужденных по суду (12).
Адаптация бывших священнослужителей в советском обществе проходила крайне сложно. Клеймо «служитель религиозного культа» накладывало неизгладимый отпечаток на всю оставшуюся жизнь, также как и внесение хоть раз в список «лишенцев» – даже после формальной законодательной отмены института «лишенчества» оно оказывало значительное влияние на дальнейшие судьбы. Особо стоит отметить, что и над теми, кто, казалось бы, удачно устроился на работу и адаптировался в новой среде, постоянно висела угроза репрессий. Положительное решение в вопросе восстановления в избирательных правах не являлось гарантией ни от повторного занесения в списки «лишенцев», ни от последующих репрессий.
Так, в личных делах священнослужителей, внесенных в электронную базу данных, периодически встречается повторное лишение избирательных прав. Несколько человек, восстановленных в избирательных правах в 1930 г., снова были включены в списки «лишенцев». Так, например, П. Т. Останин, лишенный избирательных прав как псаломщик (служил с 1925 г. по 1929 г.), был восстановлен в 1930 г., в 1931 г. вступил в колхоз «Молот», но в декабре 1932 г. Гусевский сельский совет вновь лишил его избирательных прав и исключил из колхоза (13). Это происходило потому, что найти новых «лишенцев» было сложно, так как всех, кого можно было отнести к ним, уже выявили еще в начале 1930 г., а позже часть из них восстановили. Но от сельских избирательных комиссий требовали выявлять новых «лишенцев» и они находили выход в том, что включали в списки уже восстановленных в избирательных правах, считая, что в отношении них было принято неверное решение (14).
Еще более трагично складывалась судьба тех священнослужителей, которые после восстановления в избирательных правах подверглись репрессиям в 1937 г. Ярким примером подобной успешной борьбы за восстановление в правах с последующими репрессиями являются судьбы следующих священнослужителей. Показательно, что все они служили в церкви в разное время, кто-то был священником почти всю жизнь, кто-то только несколько месяцев, но конец их жизней стал один – расстрел как участников контрреволюционной организации.
П. А. Рукавишников с 1892 г. служил псаломщиком, а с 1903 г. – диаконом в Преображенской церкви г. Томска (15). 5 февраля 1930 г. снял с себя сан диакона, о чем написал заявление в Административный отдел, а также опубликовал письмо с отречением в газете «Красное Знамя». Был лишен избирательных прав, в апреле 1930 г. впервые обратился с заявлением о восстановлении в избирательных правах (16). На протяжении последующих 5 лет П. А. Рукавишников, будучи чернорабочим при различных государственных учреждениях, еще три раза обращался с просьбой о восстановлении в избирательных правах, при этом одно заявление в 1932 г. было адресовано во ВЦИК, положительного решения П. А. Рукавишников добился лишь в 1935 г. (17), а в 1937 г. был расстрелян.
Несколько иначе складывалась судьба Н. И. Лосева, который в 1928 г. в возрасте 35 лет, прослушав трехмесячные курсы богословия, был рукоположен в сан священника, но прослужил он недолго и через несколько месяцев сложил с себя сан. Затем Н. И. Лосев оказался в списке «лишенцев», в начале 1930-х гг. несколько раз обращался в избирательные комиссии различных уровней и в результате в 1932 г. добился восстановления в избирательных правах и до ареста в 1937 г. работал слесарем на фабрике (18).
Другой бывший священник А. М. Жигачев, проживавший в г. Томске, оставил церковь еще в 1919 г., затем работал бухгалтером. В 1927 г. А. М. Жигачев был лишен избирательных прав, но уже в 1929 г. добился восстановлен (19). Несмотря на это, в 1937 г. А. М. Жигачева арестовали и расстреляли. В обвинение ему ставилось, что до прихода советской власти он состоял членом черносотенной организации «Союз русского народа» и с 1918 по день ареста служил «нелегальным попом, работая счетоводом-кассиром в обществе слепых» (20).
Та же судьба постигла уже упоминавшегося ранее С. П. Козьмодемьянского, который оставил службу еще задолго до революции в 1909 г. (21). Все четверо были расстреляны в 1937 г. по обвинению в принадлежности к «Союзу спасения России». Центром мифической «контрреволюционной монархической организации «Союз спасения России»» сибирские чекисты объявили г. Томск, а его организаторами бывших князей – А. В. Волконского, М. М. Долгорукова и бывших белых генералов В. С. Михайлова, Н. А. Эскина и др. По сценарию данная организация объединяла бывшее офицерство и кадетско-монархические группы. Считалось, что сама организация была создана в 1934 г. по заданию эмигрантского «Российского общевоинского союза», имела повстанческий характер (22). «По заданию Сибирского монархического штаба Волконский через Томского епископа Западно-Сибирской митрополии Зиверта и священника Булаева сформировал в Кожевниковском, Шегарском, Томском и Асиновском районах повстанческий отряд из числа бывших белых офицеров, лиц, служивших в прошлом в полиции и жандармерии, беглых, кулаков, церковников и сектантов с задачей поднять вооруженное восстание против Советской власти» (23). За принадлежность к мифическому «эсеро-монархическому заговору» весной – летом 1937 г. на территории Западной Сибири были произведены массовые аресты. Контрреволюционная организация якобы создала крупные филиалы в городах: Новосибирске, Томске, Бийске и Нарыме (24).
Еще в большей степени рисковали оказаться в числе репрессированных священно- и церковнослужители, продолжавшие служить в церкви. Один раз оказаться в составе «лишенцев» означало навсегда попасть в «группу риска». Всего из 326 священнослужителей-«лишенцев», внесенных в электронную базу данных, достоверно известно о репрессиях в отношении 86 человек. Среди них почти половина (38 человек) были расстреляны, еще треть (31 человек) подверглись экспроприации и выселению.
Основными обвинениями являлись «контрреволюционная деятельность» и «антисоветская агитация». При этом, если на протяжении 1920-х-1930-х гг. основными мерами наказания для священнослужителей являлись высылка и лишение свободы, то в 1937 г. «обычной» мерой стал расстрел. Большинство приговоров к высшей мере приходится на 1937 г., тем не менее, несколько священнослужителей были приговорены к высшей мере в 1929-1930 гг.
Особо следует подчеркнуть, что из 86 репрессированных 13 человек уже не числились в списках «лишенцев», так как добились восстановления в избирательных правах. Таким образом, внесение в списки «лишенцев» (неважно на какое время) оказывало прямое воздействие на дальнейшую судьбу представителей духовенства. Властей мало интересовало время, продолжительность и обстоятельства службы в церкви – важен был сам факт. И в дальнейшем списки «лишенцев», по сути, явились основой для репрессивных мер по отношению к лицам в них внесенным.
Лишение избирательных прав православных священнослужителей являлось органической частью дискриминационно-ограничительной и репрессивной политики советского государства, направленной, в том числе, на подрыв влияния Русской Православной Церкви, в которой власти видели идеологического противника. Эта мера являлась одной из многих, которые прямо или косвенно способствовали уничтожению церкви: изъятие церковных ценностей, закрытие храмов, раскол церковной организации изнутри, репрессии священнослужителей. Такая дискриминационная мера, как лишение избирательных прав, а точнее – сопутствующий ему комплекс ограничительных мер, способствовали тому, что священно- и церковнослужители были вынуждены отказываться от службы в церкви. Лишение избирательных прав как дискриминационная мера сосуществовало с прямыми репрессиями в 1918-1936 гг., и в то же время выступало прологом к массовому террору 1937-1938 гг.
Д. Н. Москаленская (НГУ)
Сборник "Репрессированная сибирская провинция"
Новосибирск 2013
Образование и Православие /
|
||||||
|
|
Всего голосов: 3 | |||||
| Версия для печати | Просмотров: 2753 | |||||
|
||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
|
||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
|
||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
